Рихард Феникс. Остров. Книга 2

С этим решением сын пастушки вышел на округлую площадь. Подковой изогнувшиеся к морю, стояли дома, соединённые между собой террасами на первых этажах и балконами на вторых. Через несколько арок виднелись лазурные бескрайние воды, исчёрканные солнечными бликами. Магазины, забегаловки, лавки башмачника и скобянщика, цирюльня, бордель, лекарский ларь, пивной закуток пестрели вывесками над дверями, по левую руку, за статуей волка, высилась голубятня. Хотя, — Бэн вгляделся между деревянными рейками, — серокрылые чайки дремали в большей, огороженной части огромной клетки. Молодой смотритель, развалившись на карнизе чаячьей почты, читал нараспев известную балладу «Моей Иллоне», обращаясь к двум белым голубкам, сидящим у него на коленях.

Парень уже пробегал утром через эту площадь, но только сейчас обратил внимание на обстановку. Вот и выдалась возможность рассмотреть статую поближе. После знакомства с Сагайрадом, обернувшимся из человека в волка, и Ирнис, его племянницей, Бэну стали симпатичны эти звери — сильные и умные, хитрые и преданные, действующие сообща, но всё равно остающиеся одинокими.

Солнце очерчивало крыши домов, пробивалось сквозь восточные арки, вытягивая чернильные тени. Статуя оказалась в золотистом луче, и парень приблизился по освещённой стороне. Тёмно-зелёная до черноты фигура сидящей волчицы была обращена грустной мордой на старый маяк. Нос и уши блестели закатным солнцем, отполированные множеством прикосновений. Забор до пояса, окружавший бронзового зверя за три метра, не давал подойти ближе, и Бэн двинулся вдоль него, чтобы прочесть надпись, выбитую на плите между передних лап. Кто-то схватил за рукав. Толстяк обернулся. Мелкий мальчишка в двурогом колпаке с бубенцами показал коробку, висящую на шее, в которой блестело несколько монет, кивнул на статую и нагло пропищал:

— Дядь, дай монету, потри нос призрака и загадай желание!

— Почему призрака? — полюбопытствовал Бэн, вспоминая, в каком из кошелей мелкие монеты.

Мальчишка сморщил нос в презрительной гримаске, тряхнул бубенцами, выпалил:

— Так знамо почему! Ну дай монетку!

Несколько человек, стоящие у пивного закутка, повернулись на тонкий голосок. Бородач в лисьей шапке с двумя, спадающими на грудь, пушистыми хвостами махнул Бэну и пробасил:

— Ты, парень, его не слушай. К призраку можно и за так подойти.

— Что, ребёнку монетку пожалел? — подначил другой. — Сам вон какой кабанчик отожратый, авось, водятся денежки. — И недобро ухмыльнулся, поворачиваясь боком с двумя короткими мечами на перевязи.

«Да ладно, этого ещё не хватало для полного счастья», — вздохнул про себя Бэн. Сколько он встречал таких разбойников там, в Лагенфорде? Ещё и пострашнее этих были! Вот только победы в стычке с казалось бы неуклюжим, неповоротливым толстяком не видел ещё никто. Ну, сказать по правде, никто, кроме его матушки — пастушки Элеоноры Верандийской. Ей-то позволительно было охаживать в назидание своего отпрыска тем, что под руку подворачивалось. А если ещё правдивее, то только после суровых уроков деда по кулачному бою. Бескомпромиссный старик сумел поставить внучку удар до того, как уйти на покой.

Мальчишка-попрошайка будто почуял, как подобрался и напружинился толстяк, шмыгнул в сторону, но замер любопытным сусликом неподалёку. Бородач в лисьей шапке захохотал, ткнул под рёбра мужика с мечами, тот закивал, кривя губы в ухмылке и показал Бэну большой палец. «Глупость какая», — подумал парень и отвернулся, чтобы не видели, как щёки залил предательский румянец удовольствия.

Калитка с вертушкой обнаружилась на той стороне статуи. Две женщины в платьях с накрахмаленными воротничками вошли первыми. Сняв перчатки с холёных рук, погладили морду бронзового зверя, хихикая и о чём-то шепчась, почти касаясь губами ушей друг дружки. Бэн решил не мешать, подождать, пока красивые леди выйдут, и обратился к попрошайке, который снова болтался рядом:

— Расскажи, почему «призрак», тогда дам монету.

Глазюки мальчишки жадно блеснули, но мордашка тут же скуксилась. Видать, не знал он этой истории. Бэн с сожалением полез за пазуху, не вынимая кошеля, растянул тесёмки и достал монету, чтобы назойливый ребёнок отстал. Дамы тем временем покинули статую и удалились. Толстяк вошёл, крутанул вертушку. Монетка ударилась о дно коробки. И, казалось, это был последний звук в целом мире, который услышал Бэн, стоя напротив волчицы. Ни гомона птичника, ни голосов прохожих, ни понуканья возниц, ни рокота моря, ни даже звона колокольчиков на шляпе мальчишки, который приставал уже к другому человеку, приплясывая и тряся головой, слышно не было. Всё пропало. Исчезло, будто осталось за толстой стеной, а не хлипким деревянным забором.