Рикошет

Возле бочки, куда по водостоку тонкой ворчливой струйкой сбегала дождевая вода, Ерохин увидел сына. Приподнявшись на носках, Витька шлепал по воде ладонью. Видимо, это занятие ему очень нравилось, потому что на чумазой физиономии блуждала довольная улыбка. Услышав, как хлопнула калитка, он обернулся.

— Папка!

Витька бросился к отцу, и тот успел заметить, что набухшие от влаги развязанные шнурки мотаются из стороны в сторону, что великоватое осеннее пальтишко тоже промокло и стало тяжелым и неудобным.

Ерохин опустил чемодан на землю, раскинул руки. Витька с разбега ткнулся в его грудь, радостно шмыгнул носом.

— Здравствуй, сынок, — отводя глаза, сказал Ерохин. — Соскучился?

— Ага, соскучился.

— А я тебе луноход привез…

Витька высвободился из объятий и нетерпеливо уставился на чемодан. Ерохин рассмеялся:

— В хату айда. Мамка, поди, тоже подарков ждет?

Витька неопределенно дернул плечиком:

— Не знаю. Они с теть Ирой и теть Валей водку пьют. Пластинки слушают.

Ерохин не смог справиться со своим лицом, и Витька испуганно захлопал ресницами:

— Папка, ты чего?

— Ты, Витька, погуляй пока, — принужденно улыбнулся Ерохин.

— А луноход?

— Соберу и позову тебя, вместе запустим.

Войдя в дом, Ерохин остановился у порога.

В кухне, не замечая появления хозяина, громко разговаривали жена и ее подруги.

Задержав взгляд на столе с остатками закуски и пустой бутылкой из-под вина, Ерохин отчетливо произнес:

— Здравствуйте, гостьюшки…

Разговор мгновенно стих. Женщины разом обернулись. Ерохин поставил чемодан, язвительно осведомился:

— Чего примолкли? Продолжайте веселье… Или помешал? Так вы не тушуйтесь, ешьте, пейте…

Подруги суетливо выбрались из-за стола, хотели выскользнуть в прихожую, но Анна поймала их за руки:

— Куда засобирались?! Никуда я вас не пущу! Хозяин пришел, а вы бежать!

Почти силой усадив их, она задиристо обратилась к мужу:

— Составь компанию, Ерохин! У нас еще осталось…

Валентина, смущенно прикрывая рот, хихикнула:

— Выпей уж с нами! А то, что за застолье без мужика?

— Словно и не домой пришел, — поддержала Ирина, деловым движением поправив лямку бюстгальтера.

Ерохин насупился, обвел их недобрым взглядом, отчего с раскрасневшихся от вина лиц женщин сползли улыбки.

— Шли бы вы отсюда, — глухо проронил он.

Подруги поглядели друг на друга, на вольготно откинувшуюся на стуле Анну. Та небрежно махнула рукой, давая понять, что не стоит обращать внимания на подобные мелочи.

Ерохин так же угрюмо добавил:

— Отдыхать мне после поездки надо…

— Ну и отдыхай, кто тебе не дает?! — с равнодушной злостью бросила Анна. — Дом большой. Иди в спальню, закройся и спи, сколько влезет!

То, что муж, словно и не слыша ее, отвернулся и стал снимать плащ, и боязнь показаться смешной в глазах подруг прибавили ей злости.

— Сам в гости не ходишь, к себе не приглашаешь, так и мне нельзя?! В кои веки люди пришли, а он разгунделся, как баба!

Ерохин повесил плащ, снял ботинки, убрал с дороги чемодан, с неясной улыбкой приблизился к столу.

— Чего глазами сверлишь? — вызывающе ухмыльнулась Анна.

Он смотрел на ее миловидное лицо, на полуоткрытые сочные губы, на колючий прищур глаз. Смотрел и чувствовал во рту привкус металла. Потом внезапно всем телом подался ней и наотмашь ударил по искривленным в ухмылке губам.

— До сих пор уверены, что поступили правильно? — спрашивает Кромов.

— А что мне было делать? Увещевания на нее не действовали.

— Есть, наверное, и другие методы воспитания?.. Если было так невмоготу, расторгли бы брак.

— Думал об этом. Даже к адвокатам ходил. Сказали, дохлый номер, какая-никакая, а мать. Суд, дескать, всегда ребенка матери оставляет. А я без Витьки не могу. Да и с ней страшно его оставить… Пропал бы пацан.

— Надо было обратиться в районо, поставить вопрос о лишении родительских прав.

— Ха. Она же не совсем пропащая была. Работала на фабрике. Там ее никто пьяной не видел. Это она дома с подругами гужевалась. Кто бы ее лишил?

— И при вас гужевалась?

— При мне не особенно… Но я же все время в разъездах.

— Сменили бы работу.

— Платят прилично, — после недолгого раздумья отвечает Ерохин. — Да и время для хозяйства остается… оставалось.

Кромов записывает его слова, но с вопросом не торопится. Долго разминает сигарету, тщательно прикуривает. Словно разговаривая с самим собой, произносит:

— О заработке думали, о хозяйстве думали, уверяете, что не можете жить без сына… а работу не сменили…

— А для кого я горбатился?! — взвивается Ерохин, и его кустистые брови гневно топорщатся. — Для себя, что ли?! О Витьке и думал! Сам-то после войны рос, хлеба вдосталь не видел, не то что конфет! В обносках братовых ходил! Хотел, чтобы у Витьки все было!.. Любите вы все морали читать! Конечно, власть! в погонах! все понимаете, все знаете! учите нас дураков!.. Поклон вам низкий за это!

— Извините, — тихо говорит оперуполномоченный.

Кромов привычными движениями укладывал командировочный портфель. Бритва, пачка лезвий «Спутник», мыльница, зубная щетка, до половины сплющенный тюбик «Мэри», чистые носки, платок…

— Вроде, все, — распрямив спину, пробормотал он.

— Полотенце забыл, — сухо напомнила жена.