Рикошет

Она сидела на диване, подобрав под себя ноги, и делала вид, что увлечена вязанием. Работал телевизор. На экране улыбчивый дядя Володя Ухов рассказывал о передачах на завтра.

— В гостинице дадут, — защелкивая замки портфеля, отозвался Кромов. — А если нет, и так обойдусь.

— Ты без всего обойдешься, — не поднимая глаз, негромко, как бы самой себе, сказала жена.

Кромов присел рядом, хотел прикоснуться к ее руке. Она отодвинулась.

— По-моему, это неплохо иметь столь непритязательного мужа, — пошутил он и виновато добавил: — Ну что я могу поделать, если у меня такая разъездная работа?

— И тебе, кроме нее, ничего не нужно. Ты и без семьи так же прекрасно обойдешься, как и без полотенца. Тебе же все равно, есть мы со Славкой или нет. У тебя своя жизнь, свои интересы… От бесед со своими преступниками ты получаешь большее удовольствие, чем от общения со мной. В гости нам ходить некогда, в кино и то уже год не были. Про театры я даже не говорю… Вот Олег! Ленка с ним горя не знает. Сидит он себе в своем отделе архитектуры, вовремя на обед приходит, вовремя с работы, по субботам и воскресеньям вместе на дачу ездят, детьми занимаются.

Жена говорила ровным тоном, но слова падали, как льдинки. Маленькие и колючие.

Кромов почти физически ощущал их холод.

— Я тоже иногда вовремя прихожу, — неосторожно перебил он.

Жена горько усмехнулась:

— Раз в год… Славка уже забыл, как ты выглядишь. Скажи, когда ты с ним занимался?.. Когда проверял уроки?..

Кромов озадаченно наморщил лоб. В голову ничего не приходило, и он смутился:

— Мда…

Жена искоса глянула на него, проверяя искренность смущения. А Кромов в этот момент допустил еще одну ошибку — посмотрел на часы.

— Опять торопишься, — вздохнула она.

— Опять…

Неожиданно она обхватила его за шею, и по ее вздрагивающим плечам Кромов скорее почувствовал, чем понял, что она плачет.

— Ну что ты, что? — бережно прикасаясь к ее рассыпавшимся волосам, хрипло проговорил он. — Я же скоро вернусь…

— И все пойдет по-старому, — сквозь слезы улыбнулась жена и попросила: — Не сердись, Кромов… Ладно? Я сегодня злая. Думала, хоть неделю дома побудешь, в ты из Красноярска и сразу на самолет…

— И ты на меня не сердись… Такой уж я неисправимый. Опером был, опером и на пенсию уйду.

— Скорей бы! — рассмеялась она и оттолкнула его: — Иди, а то твой противный самолет улетит без тебя.

В автобусе Кромов смотрел на чей-то плотный затылок, и воспоминания о доме постепенно отходили на задний план, уступая место мыслям о предстоящей командировке.

Несколько секунд Ерохин недоуменно таращится на оперуполномоченного, силясь понять, чем вызвано выражение грусти на его лице и это тихое «извините».

— Вы были старше своей жены? — словно ничего и не произошло, спрашивает Кромов.

— На одиннадцать лет, — цедит Ерохин. — Зачем вам это?

— Вы ее любили?

— Не знаю, — еще больше горбится Ерохин. — Раньше любил, а в последние годы… не знаю.

«Арлекино, Арлекино, нужно быть смешным для всех!» — неслось над танцплощадкой.

Ерохин стоял рядом с билетером и смотрел на Анну. Ее лицо то пропадало за спинами, то вновь показывалось. Анна давно заметила, что он снова наблюдает за ней, и иногда бросала насмешливые взгляды. Но Ерохин не замечал этой насмешки. Когда их глаза встречались, по его телу пробегала дрожь, совладать с которой он был не в силах. Становилось не по себе. Ничего подобного он раньше не испытывал.

Два месяца назад он пил пиво у ларька, расположенного неподалеку от парка культуры. Пил один. Вернулся из поездки и решил устроить небольшое развлечение. Из парка доносилась музыка. Он и не думал туда идти, но увидел ее и сам не заметил, как оказался на танцплощадке.

С тех пор Ерохин чуть не каждый день приходил сюда. Чувствовал себя круглым идиотом, но приходил. Ему нужно было видеть эту девчонку, так он с самого первого дня называл ее в мыслях. Что-то в этом было нелепое — он и она. Ерохин все сознавал, ругал себя последними словами, однако со свойственной ему методичностью приходил снова и снова… Даже несколько раз провожал ее домой, хотя и видел, как она подмигивает подругам, дескать, гляньте, какого кадра склеила. Он был старше ее на одиннадцать лет, но ему казалось, что на все сто. Настолько плохо он понимал, о чем она говорила, и настолько безучастным становилось ее лицо, когда говорил он.

Ни разу, даже мысленно, он не произнес «люблю». С Анной все было не так, как с другими. Те были грудасты, крепкотелы, жадны в постели, и все быстро забывались. Интерес к ним он утратил на шестой или седьмой. А эта стройная до худобы девчонка запала в душу. И душа ныла, словно в нее вонзилась заноза.

Длинноволосые юнцы в заплатанных застиранных джинсах спрыгнули с эстрады. Публика стала разбиваться на пары и расходиться. Ерохин остановил Анну у выхода:

— Давай провожу.

Она стрельнула глазами в сторону подружек, небрежно кивнула:

— Проводите, коли не лень.

Ерохин попытался пошутить:

— Да уж как-нибудь…