Рикошет

— Как в милицию заявил, что жена разбилась, так и отвел Витьку к своей матери, — негромко отвечает Ерохин.

Мать сразу поняла — что-то случилось. Ощущение беды острыми коготками царапнуло сердце, и она медленно опустилась на табурет.

Ерохин подтолкнул сына к двери:

— Иди во двор… С Полканом поиграй…

Витьке только этого и надо было. Он стремглав выскочил из сеней, подбежал к радостно натянувшему цепь, подпрыгивающему на задних лапах здоровенному псу.

Ерохин, стоя у окна, наблюдал за сыном, потом проговорил не оборачиваясь:

— Вот мать… Витьку тебе вручаю…

Выцветшие глаза старухи замерли на его сгорбленной спине.

— Что ты такое говоришь?

— Нюся разбилась, — с трудом проронил Ерохин. — Из вагона выпала.

— Господи! — прошептала старуха и перекрестилась.

Она сделала несколько неверных шагов к сыну, хотела взглянуть в лицо, но он сам резко обернулся.

— Как разбилась? — с ужасом спросила мать. — Где?

— К Новосибирску подъезжали. Она напилась и выпала, — сказал Ерохин, и в его лице было что-то такое, что заставило мать отшатнуться и слабо взмахнуть рукой, словно она отела избавиться от наваждения.

— Горе-то какое, — всхлипнула старуха. — Как же теперь Витька без матери?

— А она у него была?! — с неожиданной злостью бросил Ерохин.

По землистым морщинистым щекам матери потекли слезы. Не слыша ответа сына, она спросила:

— Хоронить-то когда будем?

Вопрос застал Ерохина врасплох.

— Что?! — ошалело вырвалось у него, но тут же он пришел себя и отрезал: — Похоронил уже.

Лицо матери исказил страх. Ерохин вспылил:

— Что ты так смотришь?! Что смотришь-то?! Я, что ли, ее столкнул?! Сама она, сама!

— Витьку-то почему мне вручаешь? — едва слышно спросила мать.

— Ты на меня подумала, а в милиции и подавно!.. — выкрикнул Ерохин. — Они и сегодня меня пытали, что да как, глазами сверлили! А как узнают, как мы жили!.. Потому вручаю!

Кромов облокачивается на стол:

— Какая необходимость была отводить сына?.. Не пойму.

— Чего же тут непонятного? — грустно хмыкает Ерохин. — Не хотел, чтобы при нем меня в «воронок» засовывали. Ни к чему ему это видеть. Подрастет, поймет… А сейчас…

— Выходит, вы были уверены, что вас арестуют?

— Предполагал.

— Почему вы заявили в милицию, только вернувшись из поездки?

Ерохин, крутнув крепкой, загорелой до красноты, шеей, отвечает:

— Хотел Витьку до дома довезти. Раньше бы заявил, раньше бы забрали, а пацан беспризорный… Кому он в чужом городе нужен? Да и отчитаться надо было за груз…

Выслушав вопрос Кромова, мужчина провел ладонью по лысой голове, переспросил:

— Охарактеризовать Ерохина?.. Мда…

— Вы же его непосредственный начальник, — поторопил оперуполномоченный.

— Так-то оно так… Но у нас такая работа, что я своих подчиненных и вижу-то редко. Профсоюзное собрание — проблема, приказ о наказании — проблема…

— Он же почти пятнадцать лет у вас работает?

— Около того… Ни у меня, ни у моего предшественника к нему особых претензий не было. Ничего плохого сказать не могу.

— Скажите хорошее.

Мужчина крепко задумался, потом виновато развел руками:

— Работал да работал… От получателей нареканий не было. В пьянках не замечен. Вино тоже, вроде бы, из вагонов не продавал.

Кромов сдержал вздох и спросил:

— О личной жизни Ерохина вам что-нибудь известно?

— Работящий он, хозяйство большое, сад…

— После возвращения Ерохина из последней поездки вы ничего особенного в его поведении не заметили?

Мужчина с силой потер лоб ладонью:

— Документы сдал, полностью отчитался… У нас все строго. Они же материальную ответственность несут за вверенный груз.

— Ничего не рассказывал?

— Н-нет… Я и сам удивился, когда мне сказали, что с его женой такое приключилось. Он ничего не говорил.

— Отчитались за груз? — спрашивает Кромов.

Ерохин уныло кивает:

— Да… Теперь за мной никаких долгов нет…

— Вы говорили своей матери, что у вас лопнуло всякое терпение и вы на грани того, чтобы убить жену? — после паузы, внимательно вглядываясь в опущенное лицо подозреваемого, говорит Кромов.

— Что?! — вскидывается тот. — Когда?! Ничего я такого не говорил!

— Недели за две до вашей последней поездки вы пришли к матери. Ели вареники с вишней. Потом наносили воды. Мать стала интересоваться, почему вы такой мрачный…

Кромов задержался перед невысокой калиткой, вытер взмокший лоб и решительно постучал костяшками пальцев по шероховатым от потрескавшейся краски, похожим на кожу, из которой делают дорогие портмоне, доскам. Загремела цепь, послышался недовольный лай.

Глядя поверх калитки, Кромов увидел появившуюся на крыльце скрюченную старуху. Она близоруко прищурилась:

— Входите. Собака на привязи.

Из-за сарая выбежал мальчишка и с любопытством воззрился на оперуполномоченного.

Когда Кромов представился, старуха изменилась в лице и молча отошла в сторону, пропуская в дом. Мальчишка хотел проскользнуть следом, но она преградила дорогу:

— Погуляй пока, Витя, погуляй. Мне с дядей потолковать надо.

Старуха молча стояла у печи. Кромов выложил на покрытый потертой клеенкой кухонный стол свои бумаги и поднял глаза, но она опередила с вопросом:

— Из-за снохи пришли?