Они долго шли молча. Ерохин все порывался что-то сказать, но слова умирали, так и не родившись. Внезапно он схватил ее за руку, даже не понимая, что делает больно. Она вздрогнула, попыталась высвободиться. Ерохин не отпускал, го кадык ходил ходуном, и он наконец просипел:
— Выходи за меня замуж.
Анна продолжала смотреть с испугом, а когда он рухнул на колени и обхватил ее ноги горячими дрожащими руками, и вовсе закаменела.
— Выходи, — простонал Ерохин.
— Да как же? — только и смогла выговорить Анна.
— Выходи.
— Да как же? — повторила она.
— На руках носить буду! — выкрикнул он слышанную где-то фразу.
И Анна поверила, что так и будет. Этот коренастый, молчаливый человек будет носить ее на руках и делать все, что на пожелает. Сразу вспомнились рассказы подруг о том, какой у него большой дом и сад, какой приличный заработок, что мать живет отдельно, а значит, не будет соваться, куда не надо.
— Я же не отказываю… Успокойтесь…
Свадьба длилась три дня.
Ерохин не поскупился. Накрытые прямо в саду, под яблонями, столы ломились от угощений. С его стороны была только мать, несколько приятелей, которых он почти растерял, да сосед. Гуляла, в основном, молодежь. И у Ерохина се время возникало ощущение, что он в своем черном, купленном в комиссионке, костюме просто лишний здесь, то ему и рядом-то нельзя встать с этой тоненькой, в развевающейся фате и гипюровом платье, веселой девчонкой.
Анна хохотала, плясала лезгинку, пела вместе со всеми. Он сидел и тупо смотрел перед собой, не зная, радоваться ему или плакать.
Кромов вынимает из портфеля лист бумаги, карандаш. Возвращает портфель на место — прислоняет к ножке стула. После этого просит Ерохина:
— Нарисуйте, пожалуйста, схему вагона, в котором вы ехали. Укажите, где стояли ящики, где сидел ваш сын, где находилась жена и где были вы сами.
Подозреваемый неуверенно берет карандаш, внимательно рассматривает плохо заточенный грифель, боязливо дотрагивается до листа.
— Пожалуйста, Ерохин, пожалуйста, — говорит Кромов.
— Не мастак я рисовать… Не помню уж, когда и брался… Поди, еще в школе…
— Ничего страшного.
Неловко склонившись к столу, Ерохин старательно изображает план вагона, смотрит на оперуполномоченного:
— Людей-то я рисовать не умею…
— Кружочки поставьте, а к ним стрелки с указанием кто есть кто.
— А-а, — Ерохин снова засопел над бумагой.
Покончив со столь непривычным заданием, он подает схему Кромову:
— Вроде, так все было…
— Внизу напишите: схема составлена собственноручно и поставьте подпись и дату.
Ерохин кивает и выводит под схемой свою фамилию. Взяв листок, оперуполномоченный задумывается.
— Люк — это вроде окошка, только без стекла, — поясняет Ерохин. — Табуретки и другую мелочь я не стал рисовать…
Он видит, что Кромов достает из портфеля еще какой-то листок, и заинтересованно следит за ним.
— Взгляните, — предлагает оперуполномоченный. Выпятив губу, Ерохин изучает поданную ему схему вагона.
— Никак Витька рисовал? — продолжая разглядывать схему, пасмурно произносит он. — А педагог здесь при чем?
— При допросе малолетних всегда присутствует педагог, — отвечает Кромов.
Он долго разыскивал этого педагога. Школьные каникулы были в разгаре, и учителя отдыхали. Телефоны детских садов не отзывались. Помог Брылкин. Привел свою соседку — громогласную пенсионерку со жгуче-рыжими волосами. Когда-то она преподавала в начальных классах, да и теперь охотно подменяла заболевших коллег.
Войдя в кабинет, она пристально взглянула на Кромова и огорошила его вопросом:
— Молодой человек, это не вы учились у меня в шестьдесят втором? Кажется… второй «А»?..
— Нет, — улыбнулся Кромов. — Я в это время жил в другом городе и ходил в детский сад.
— Вы удивительно похожи на того мальчика, — опускаясь на предложенный стул, с некоторым недоверием произнесла педагог, — такие же светлые волосы… глаза болотного цвета… тонкие поджатые губы… Удивительно похожи!
Когда Кромов немногословно ввел ее в курс дела, она укоризненно посмотрела:
— И вы собираетесь допрашивать этого ребенка?
— Собираюсь, — слегка развел руками оперуполномоченный.
— Но это же травмирует психику!
— Он единственный свидетель…
— И никак нельзя обойтись?
— Нельзя, — сказал Кромов и разъяснил старой учительнице права и обязанности педагога, присутствующего при допросе малолетнего свидетеля.
— Вопросы задавать мне не возбраняется? — басовито уточнила она.
— Более того, я попросил бы вас взять на себя установление контакта и беседу с мальчиком. А я буду вступать только в крайних случаях.
Витя Ерохин поначалу с интересом оглядывал кабинет, потом убедился, что ничего любопытного в нем нет, и доверчиво перевел взгляд на Кромова.
— Как тебя зовут? — строго спросила педагог.
По лицу мальчишки и его реакции стало ясно, что он сразу признал в ней учительницу. Выпрямившись на стуле, он громко и с самой серьезной миной ответил:
— Витя Ерохин.
Педагог выяснила, в каком классе он учится, какие предметы ему больше нравятся, какие оценки у него по математике и русскому языку, как он проводит каникулы.
— Так ты на поезде ездил? — спросил Кромов.
— Ага, — кивнул Витька.