Рикошет

Анна заплакала навзрыд, с горечью бросила в лицо мужу:

— Я для тебя то же самое, что твой домина, сад и, вообще, все твое хозяйство! Ты меня никогда не любил! Что я от тебя видела? Приедешь — в саду копаешься, заборы свои чинишь!

— А кто тебя любит?! Мужики, которые в мое отсутствие шляются?! Так им ты тоже не нужна! Им бутылка нужна, которую ты им поставишь!

— Сын у меня есть! — визгливо крикнула Анна. — Он меня любит!

— Нужна ему такая мать! — яростно процедил, словно сплюнул, Ерохин.

Анна вытянулась в струну, ее губы побелели, и она, бормоча, «нужна, нужна», неловко полезла по ящикам к сыну.

Витька, чтобы не слышать ругани, высунулся в окно и, когда мать схватила его за руку, вздрогнул.

— Витенька, Витенька, ты же любишь свою маму?! Я же нужна тебе?! — рыдая, трясла она его за плечи. — Скажи, скажи!

— Мам! Мам! — испуганно отстранялся он. — Ну, не надо…

— Скажи, любишь?!

Витька затравленно посмотрел на отца, торопливо ответил:

— Люблю, люблю… Отпусти!

Слышится приглушенный дверью треск устройства громкой связи. Потом — голос дежурного по райотделу: «Оперуполномоченные уголовного розыска Брылкин и Синев! На выезд!». Где-то хлопает дверь, в коридоре раздается встревоженный топот.

Некоторое время Кромов сидит молча. Когда шаги стихают, встает, подходит к выключателю. Кабинет заливает тяжелый желтый свет. Он как бы еще больше сгибает спину Ерохина. Кромов смотрит на свое отражение в темном оконном стекле, опускается на стул.

— Ерохин, ваша жена оставалась живой в течение трех часов.

Закончив осмотр, Яшкин стянул перчатки, сунул в рот сигарету и, выпустив дым, констатировал:

— А ведь эта особа пребывала, по крайней мере, в средней степени алкогольного опьянения. Точнее скажу после вскрытия. Пока приходится доверять своему обонянию.

Добровольский рисовал схему места происшествия, но, услышав замечание медика, насторожился:

— Да? А я что-то не унюхал.

— Надо было ближе подойти, — хмыкнул Яшкин.

Кромов спросил у него:

— Когда наступила смерть?

— Все выводы после, — затянувшись сигаретой, отозвался Яшкин, — Сейчас могу сказать лишь то, что она умерла не сразу. Тут старик обходчик прав. Характер повреждений свидетельствует — женщина после падения жила не меньше трех часов.

Обходчик, который стоял поодаль и прислушивался к разговору, повернулся к понятым:

— Надо же такой истории приключиться. Ведь мог же я чуть пораньше идти. Что же она, бедняжка, не кричала? Может, кто бы и услышал.

Парни понуро закивали. Потом один из них неуверенно спросил у следователя:

— Мы свободны?

— Да, конечно, только вот протокол подпишите, — сказал Добровольский и, обращаясь к своим спутникам, добавил: — Все, товарищи, едем домой. Только дождемся посланную за трупом машину, вот-вот должна подойти.

В глазах подозреваемого появляется недоверие, смешанное с ужасом, словно он хочет выкрикнуть: «Как оставалась живой?!». Но он молчит.

Кромов щелкает замком портфеля, вынимает заключение судебно-медицинской экспертизы и кладет перед Ерохиным. Тот слепо смотрит на стол, протягивает руку к заключению, но прикоснуться не решается. Глядя на его подрагивающие пальцы, Кромов холодно произносит:

— Эксперты утверждают, что если бы помощь была оказана своевременно, ее можно было бы спасти…

Судебно-медицинский эксперт Яшкин вел прием. Когда из его кабинета вышел мужчина с затекшим глазом, Кромов шмыгнул в открытую дверь. Вслед ему понесся раздраженный ропот сидящих в очереди граждан.

Увидев оперуполномоченного, Яшкин привстал, но поздороваться им помешало вторжение шумной особы с запекшейся ссадиной на щеке.

— Ты почему без очереди?! — накинулась она на Кромова. — Все ждут, все травмированные, а он без очереди!

— Товарищ из милиции, — попытался урезонить ее Яшкин.

Но женщина не унималась. Размахивая бумажкой, она запальчиво выкрикнула:

— Я тоже из милиции! Вот мое направление!

Судебный медик медленно поднялся из-за стола, сделал шаг по направлению к ней:

— Гражданка Ширская, вас уже пятый раз бьет сосед, а я пятый раз вас осматриваю!.. Прежде я вам сочувствовал, теперь начинаю его понимать…

Ширская ошарашенно набросила на нос висящие на цепочке большие темные очки, звенящим голосом произнесла:

— Что вы этим хотите сказать?!

Заложив руки в карманы белого халата, Яшкин надвинулся на нее животом:

— Ждите, я вас вызову.

Ширская фыркнула и ретировалась.

— Охо-хонюшки, тяжко жить Афонюшке, — проводил ее взглядом Яшкин: — Чего тебя принесло?

— Заключение готово? — спросил Кромов.

— Готово, только еще не отпечатано. Машинистка болеет.

— Вскрытие что-нибудь прояснило?

— Ничего особенного. Опьянение подтвердилось, а следов борьбы или насилия не наблюдается. Так что, утверждать, что ей помогли выпасть из вагона, оснований у меня нет.

— Она действительно какое-то время была жива?

— Ох, и недоверчивый ты, Кромов! Я же тебе сразу сказал, что часа три жила. И сейчас то же самое скажу. Зная твою недоверчивость, я проконсультировался со светилами.

— И что светила?

— Говорят, можно было спасти, если бы своевременно оказали помощь. Доволен?

Кромов пожал плечами.