Римские древности

XXXII. Но я хотел бы сказать несколько слов о сенате и о патрициях, так как меня беспокоит охватившая всех вас ненависть к ним за то, что они воспрепятствовали разделу земель, и обвинитель не скрывает этой ненависти и даже придал ей немалую роль в обвинении. 2. Речь моя будет совершенно откровенной, в противном случае я и не мог бы говорить, да и вам не пристало бы слушать. Ведь вы, плебеи, творите дела несправедливые и неблагочестивые, не испытывая к сенату никакой благодарности за полученные вами от него благодеяния, но если он в чем-то из ваших требований противился вам, то только в том, из-за чего, в случае если бы это было позволено, государство могло бы сильно пострадать, причем делал он это не из-за нерасположения к вам, но на пользу общества, вы же встречали это с раздражением. 3. А нужно было, чтобы вы, принимая решения сената как вынесенные с самыми лучшими намерениями и для общей пользы, отступили бы от своих корыстных стремлений. Если же вы были не в состоянии разумными доводами обуздать вашу вредоносную страсть, то следовало добиваться того же самого путем договоренностей, а не применением силы. 4. Ведь дары, принесенные по доброй воле, для дающих более приятны, чем те, к которым их принудили, да и для получающих они надежнее тех, которые таковыми не являются. Об этом вы, клянусь богами, не задумываетесь, но словно море под ветрами, что дуют одни за другими, вы, возбуждаемые и раздражаемые демагогами, не позволяете отечеству пребывать в тишине и спокойствии даже на малое время. Поэтому-то нам в голову и приходит мысль, что война лучше мира: действительно, когда мы ведем войну, то плохо относимся к врагам, а когда живем в мире — к друзьям. 5. Однако, если вы полагаете, что все решения Курии благи и полезны (а это так и есть), почему же вы не признаете, что и это решение — из их числа? А если вы думаете, что сенат просто ни в чем надлежащем не принимает разумных решений, но негодно, скверно управляет государством, то почему вы каким бы то ни было образом не изгоните его весь целиком и сами не правите, не держите совет, не начинаете войны за первенство, но мучаете сенат и поодиночке уничтожаете знатнейших мужей, истребляя их на судебных процессах? Ведь для всех нас лучше было бы всем вместе подвергаться войне, нежели каждому по отдельности становиться жертвами облыжных обвинений. 6. Но виноваты в этом не вы, как я и говорил, но приводящие вас в исступление демагоги, которые не умеют ни подчиняться, ни править. Сколь часто переворачивался бы ваш корабль из-за их глупости и невежества, но ныне именно сенат, хотя и слышит от них много поношений, исправляет их ошибки, дает гражданству возможность идти с вертикальным килем. 7. И все это, приятно ли оно вам или нет, сказано мной совершенно искренне, почему я и отважился на это. Ведь я предпочел бы умереть, высказав все с полной откровенностью, полезной государству, нежели быть спасенным, болтая лишь ради вашего удовольствия».

XXXIII. Выступив с такой речью, Сервилий без сетований, без оплакивания своей несчастной судьбы, не выказав себя малодушным в мольбах и непристойных униженных просьбах, не проявив никаких низких качеств души, передал слово тем, кто желал подтвердить или засвидетельствовать его слова. Много других римлян, вступая на трибуну, защищали его от обвинения, а особенно Вергиний, который в том же году был консулом и которого считали человеком, принесшим победу. Он не только объявил Сервилия невиновным, но и считал, что все должны его прославлять и почитать как храбрейшего из всех мужей воина и как самого разумного в том, что касается военного командования. 2. Он сказал, что если собравшиеся полагают, что война получила благополучное завершение, то воздать благодарность нужно им обоим; если же неблагополучное, то следует и покарать обоих: ведь решения, дела и судьба, ниспосланная богами, были у них общими. Убедительной была не только речь этого мужа, но и сама жизнь его, испытанная во всех добрых свершениях. 3. К этому он добавил и то, что вызвало наибольшее сострадание — вызывающее сочувствие выражение его лица, что обычно присуще тем, кто уже испытал нечто ужасное, или тем, кому еще предстоит это испытать. Так что даже близкие погибших в битве, сначала казавшиеся непримиримыми по отношению к виновнику их несчастья, как оказалось, стали более снисходительными и перестали гневаться. И после проведения голосования выяснилось, что ни одна триба не проголосовала против Сервилия. Вот такой исход получили опасные обстоятельства, в которых очутился Сервилий.