Рисунки на песке

И вот с этих горных высот спустившись в долину наших дней, до наших гениев театра, мы с очевидностью поймем, что именовать гением даже великого Де Ниро, Жана Габена, Орсона Уэлса, несмотря на их грандиозные таланты и мировую славу, будет преувеличением. Гением скорее можно назвать Боба Фосса, опять-таки не только потому, что им созданы по крайней мере два мировых шедевра — «Кабаре» и «Весь этот джаз», а оттого, что им открыты новые законы, перспектива, даже метафизика в жанре мюзикла. Он сочинил хореографию целого направления, сочетав ее с подлинно драматическим искусством. Он праотец, а потому — гений. Все остальные в его шедеврах театра и кино — лишь исполнители его, Фосса, воли и фантазии. Даже потрясающая Лайза Миннелли и удивительный Рой Шайдер, альтер эго автора в его ленте «Весь этот джаз», осмысленном парафразе «Восьми с половиной» Ф. Феллини.

У нас были свои гении в искусстве XX века. В литературе — Булгаков и Набоков, в поэзии — целая плеяда, выбирай на вкус, обойдусь без примеров. В музыке — море разливанное: Стравинский, Шостакович, Прокофьев — бесспорные. А еще полубоги — Шнитке, Свиридов — это как минимум. В музыкальном театре — великий Шаляпин, великая Уланова, великие Чабукиани, Плисецкая, Нуриев, Васильев и еще потрясающие звезды двух-трех поколений. А какие музыканты! Мравинский и Светланов, Гилельс и Ростропович, Ойстрах и Коган, грандиозный альтист Башмет и чудо-пианист Женя Кисин. Но в полном смысле и значении этого слова среди музыкантов-исполнителей (так же, как и актерская, вторичная профессия), на мой взгляд, только один гений — Святослав Рихтер.

Каждый большой художник — это целый мир. Разве Софроницкий — не мир? Виртуоз Спиваков — не мир? Так рано ушедший скрипач Олег Каган — не мир? Да мало ли! Однако Рихтер — это путь. В его черепе, будто изваянном Микеланджело, рождалось нечто особенное. Он стал соавтором Баха, Гайдна, Рахманинова и еще по крайней мере нескольких десятков гениев первейшей величины.

Но ведь в каком-то смысле каждый большой музыкант-исполнитель, как и актер, певец, танцовщик, — интерпретатор, соавтор, разве нет? Да, до известной степени. Но Рихтер, и это подтверждали все великие музыканты, такие, как Гленн Гульд или Артур Рубинштейн, как бы сам сочинял музыку, которую исполнял. В этом одно из чудес гения Святослава Рихтера. Но его феномен еще и в другом: в осмыслении самой жизни как части музыки миров, преобразовании хаоса в гармонию. И в этом он как гений по рождению, по происхождению, по своей метафизической сущности не просто превыше всех своих коллег и собратьев, но отстоит от них, высится как Монблан, указывая на наличие Божественного начала на земле.

Понятно, что мой «панегирик» не поддается научному доказательству, не подвластна моей же логике и обоснованию понятия гений-прародитель, гений-теоретик, гений — школа для последующих поколений. Да, да, да, сдаюсь! И все-таки Рихтер — космичен и гениален в абсолютном смысле слова. Вот он бы мог сказать Владимиру Горовицу: «Вы, маэстро, гениальный пианист, а я космический музыкант». Но не сказал, не мог бы даже шутя такое произнести. На то он и Рихтер. Музыкант на века, на века веков, ориентир в пути, недосягаемая и ни с кем не сравнимая личность.

Какое счастье, что он оставил нам свои многочисленные записи, что о нем создан чудо-фильм «Рихтер непокоренный», где он сам, молчун, хранитель какой-то божественной тайны, перед своим уходом сказал миру словами, иногда странными и невнятными, загадочными, но и кристально ясными в своей безыскусности, что мы услышали интонацию его удивительной речи, увидели лепку его уже готового к уходу удивительного лица, на которое уже наложил отпечаток этот проклятый скульптор — смерть, проигравшая битву с бессмертием гения Рихтера.

В фильме о гениальном музыканте говорят Н. Л. Дорлиак, Гленн Гульд, Артур Рубинштейн, Бенджамин Бриттен, Г. Г. Нейгауз, использованы фотографии и любительская хроника разных лет. Но важнейшая составляющая — фрагменты великих сочинений, конгениально исполненных им в разные годы в разных странах. Его комментарии об исполняемых произведениях и собственные ощущения от сыгранного. Фильм-собор.

В финале этой огромной, потрясающей ленты (она так потрясает, что смотреть ее часто нельзя — задохнешься от насыщенности неземным кислородом! — но время от времени пересматривать необходимо — это минуты истины)… так вот, в самом финале кадр — скульптурный остов старика, выделяются одни глаза. Глаза эти смотрят и на нас, и внутрь себя. Глаза думают, думают, и тогда вдруг звучит последнее признание гения: «Я никогда не любил себя… Я никогда не нравился себе…» Рихтер медленно опускает голову на ладонь, его локоть упирается в стол, мы уже не видим его глаз. И так он сидит, закрыв лицо рукою, и молчит, молчит, молчит…

И мы, зрители, ошеломленные, словно случайно подсмотревшие интимнейшее признание мастера, молчим, молчим, молчим…