Рисунки на песке

Ничего более потрясающего на кинопленке мне не приходилось видеть никогда! Он не нравился себе?! Как в это поверить?! Как такое понять?! Однако сказано столь серьезно, столь трагически искренне, бесстрашно и просто, что потом, отойдя от шока, невольно задумываешься.

В моем любимом фильме Боба Фосса герой в диалоге со Смертью (ее в белых одеждах изображает Джессика Ланж) протягивает ей ладонь, на которой нераспустившийся бутон красной розы: «Это совершенство сотворил Бог. Почему я так не могу?» Смерть улыбается. Ответ — в вопросе…

Французский писатель Ромен Гари, рассуждая о совершенстве, приводит пример с жонглером. Жонглер, научившийся манипулировать двадцатью, даже тридцатью шариками, поражая этим воображение зрителей, всегда знает, что есть еще тридцать первый шарик. И число этих шариков бесконечно… Совершенство не имеет конца.

Мне кажется, что признание Рихтера, кадр, запечатлевший покидающего этот мир гения, из того же ряда — истомы смертного страдания и тоски по недостижимому совершенству у того, кто в течение многих лет был воплощением Совершенства для миллионов…

Так уж Господь сотворил мир, что гиганты — Микеланджело, Леонардо, Пушкин, Моцарт, Гете — при полном осознании совершенного ими в течение всего лишь одной человеческой жизни, их жизни, испытывают нечто близкое… Та же природа тоски и истомы у самого малого из нас, кто с такою же любовью к искусству, как его гениальные собратья, пусть тщетно, но пытался чего-то достичь в своем ремесле, отдавая ему все силы, как бы они ни были малы…

Еще один большой музыкант — Евгений Светланов в своем последнем телеинтервью высказал поразившее меня своей искренностью, интонацией и мудростью признание. Его спросили:

— Евгений Федорович, вы счастливый человек?

— Я обязан считать себя счастливым. Я играл великую музыку… Но счастлив я, к сожалению, не был.

— Почему?

— Я всегда сомневался, сомневался мучительно. В своей странной профессии дирижера. В том, что выходило из-под моих рук.

— Вы сомневались? Вы, признанный во всем мире?

— Да. Почти всегда. И это мешало мне быть по-настоящему счастливым.

— Евгений Федорович, а как вы относитесь к вашей славе?

— В молодости я учился и дружил со Славой Ростроповичем. Он как-то сказал: «Знаешь, Женя, что такое слава? Это когда о тебе каждый вечер говорят в каждом доме». Я возразил ему: «Слава, это смотря что говорят». — «А вот это совершенно безразлично, — ответил Ростропович. — Главное, чтобы говорили».

Мне кажется, что Евгений Светланов — художник, избравший для себя путь Рихтера. А есть и другие пути даже для великих музыкантов и актеров. Но, как сказано в книге Л. Я. Гинзбург: «Каждый человек, проживший длинную жизнь, какая бы она ни была, оказывается у разбитого корыта…»

Иннокентий Смоктуновский

На сольном концерте Рихтера в Большом зале Московской консерватории я был свидетелем одного случая. Зал был переполнен, масса узнаваемых лиц, которых на других, тоже замечательных концертах в консерватории мне видеть не доводилось. Слушать Рихтера, побывать на его концерте — престижно. Это меня, честно говоря, всегда раздражало. Если человек любит музыку, то одних концертов даже Рихтера ему недостаточно, тем более что в 70-е годы в Большом зале бывали потрясающие концерты выдающихся исполнителей. Знаю, бывал, слушал, восхищался. Иногда, естественно, и досадовал.

Итак, Рихтер играет сонаты Бетховена. В зале — напряжение натянутой струны. Его создает он. Чего это ему стоит, знает только он сам. И вдруг, во время исполнения, где-то из десятого ряда партера, вспышка фотоаппарата. Щелчок и вспышка. Рихтер дернулся. Гневный поворот головы, точно туда, откуда вспышка. Зал обомлел. Это продолжалось долю секунды, маэстро, не отрывая рук от клавиатуры, повернулся, но всем показалось, что сейчас что-то произойдет, что он бросит играть, уйдет с эстрады. Такие случаи бывали.

Кто же допустил эту опрометчивую бестактность? Другой известный всему залу великий художник — И. М. Смоктуновский. Один великий хотел сфотографировать другого великого и навсегда его для себя увековечить. Сам захотел запечатлеть, остановить прекрасное мгновенье.

Подумаешь, скажет кто-то, ну бывает, оплошал великий актер космического масштаба. И в самом деле, кто не ошибается?

Легко заметить, куда я клоню, не правда ли? Уже угадывается мое недоброе отношение к герою рассказа. Даже предвзятость. Читатель уже почувствовал, что автор, сам актер, сводит какие-то счеты с покойным великим, прославленным, народным артистом СССР, Героем Социалистического Труда, лауреатом Ленинской и прочих премий. С признанным во всем мире Гамлетом — в Шекспировском театре в Лондоне висит портрет И. М. Смоктуновского в этой роли (а автор сам, наряду с другими, подвизался в этой роли, в Театре В. Маяковского). Словом, зависть, сальеризм угадывается, разве не правда? Ну, положа руку на сердце?