Рюбецаль

Однако все это вряд ли произошло бы между ними, вряд ли бы Кирилл когда-либо узнал о судьбе рейхско-советского геолога Клауса Хааса, удочерившего девочку, которая большую часть своей жизни знала его под именем Инго Хубер; о том, что сделанными страстным фотолюбителем Хаасом-Хубером видами Сибири и Подмосковья увешаны стены его домашнего кабинета, где все сохраняется неизменным со дня его смерти вот уже почти двадцать лет; что Антонина никогда не была замужем и у нее нет детей, зато есть скотчтерьер по кличке Бото, правда, сшитый давным-давно из старой шубы…

…Если бы мать как-то не принесла домой двухмесячного щенка.

Прежде питомцев у них не было: кошек мать не жаловала, а завести собаку мешало предвидение хлопот, впрочем, и Кирилл, в отличие от большинства детей, не клянчил. Щенка кто-то подарил коллеге по кафедре, но тот не захотел или не смог оставить его себе и принес в институт. Мать, на которую иногда нападала сердобольность, забрала щенка и, казалось, радовалась приобретению больше, чем сын. Честно говоря, щенок был слишком неожидан, чтобы привести Кирилла в мгновенный восторг. Движимый чувством вины перед щенком за то, что не осчастливлен им, как полагалось бы всякому подростку, Кирилл, когда через пару дней у него обнаружилась аллергия на собак, хотя и менее серьезная, чем на пыльцу и пыль, упросил мать не придавать значения такому пустяку, как легкая заложенность носа, и не перебрасывать щенка дальше по цепочке. Матери и самой этого совсем не хотелось, и она легко уступила, пообещав, в свою очередь, полностью взять на себя уход за собакой, однако уже вскоре охладела к новым обязанностям. Щенок был головастый, со странно прилипшими к макушке ушами. Сверившись в библиотеке с атласом пород, Кирилл опознал в нем чистокровного алабая – здоровенного «пастуха», то ли разновидность, то ли родню волкодавов. Щенячья шерсть и слюна мгновенно запускали насморк, и Кирилл остерегался лишний раз приближаться к их обладателю – вероятно, поэтому взаимной привязанности так и не возникло. Предоставленный самому себе, пока Кирилл был в школе или в секции, щенок разгонял тоску вандализмом, а когда мать была дома, таскался за ней по пятам. Мать и Кирилл были попеременно вынуждены отвлекаться – первая от работы, второй от домашнего задания и от хозяйства, которое по большей части лежало на нем, – то чтобы наказать горемыку, то чтобы убрать за ним, то чтобы покормить. Однажды мать сказала, что щенка необходимо дрессировать или, как это называют собаководы, «воспитывать». Кирилл считал намек. Возможно, ему было бы тяжелее проститься с Малышом, не осени его идея, спасительная для всех троих – если не больше. В субботу, сопровождая Антонину к метро, он спросил, не нужна ли ей собака. Почему-то Кирилл постеснялся сказать про аллергию, хотя ссылка на занятость и ему самому показалась вымученной, а то и с эгоистическим душком. Антонина согласилась взять щенка. Кирилл не прогадал, поставив на связку из плоти и крови. Он на годы вперед заручился поводом быть вблизи, навещая ли своего протеже, просто ли интересуясь, как тот обживается, передавая для него игрушку или лакомство. Кирилл долго не замечал, что и Антонина охотно включилась в игру, по правилам которой они начинали разговор с Малыша, нареченного теперь Алмазом, а затем будто невзначай переходили на другое, и этим другим могло стать все что угодно. Кирилл навязал Антонине свои еженедельные посещения, но сначала он видел, что они по крайней мере не обременяют ее, а затем разглядел, что чем дальше, тем больше радуют. По субботам после занятия в музее они вместе ехали к Антонине домой. На кухне Кирилл тайком принимал таблетку супрастина – ведь предстояло изображать, что он явился в гости прежде всего к Алмазу. На какой-то по счету раз он понял, что Антонина его раскусила, но к тому времени ни ней, ни Кириллу уже не нужны были маскировка, предлог, оправдание ни для самой этой дружбы, ни для обоюдной потребности в ней.

Кирилл не собирался знакомить мать и Антонину, но неожиданно первая через него пригласила вторую к ним домой и, за чаем, напрямую спросила, сможет ли ее племянник в Германии организовать Кириллу вызов и помочь там устроиться. Кирилл, для которого эти виды на него стали сюрпризом, сказал, что не хочет уезжать, что здесь – столь безусловное нежелание нуждалось в безусловном же мотиве – его Родина, в конце концов.

Мать: Ах вот как? Может, ты рвешься послужить своей Родине на дальних рубежах или еще подальше, куда она тебя снарядит с автоматом в руках? К твоему сведению, у меня в МГУ никого нет на геологическом факультете!

Кирилл (окрыляемый присутствием Антонины): А мне не нужен «кто-то»! Я подготовлюсь и поступлю!

Мать (Антонине): Все-таки нельзя мне было беременной курить… Такую степень безмозглости он даже с отцовскими генами получить не мог.

Антонина: Зачем вы так?!

Мать: Не зарабатывайте, пожалуйста, дешевый авторитет!