Осадок этого волшебного года — оставшийся культурный артефакт, дух тех дней, замороженный в камне (хорошо, пусть в виниле), живучий физический продукт, ставший результатом процесса — это долгоиграющая пластинка, выпущенная 10 октября 1969 г. под названием При дворе алого короля: Замечание Короля Алого.
Некий великий парадокс, чувство сомнения, некая неуверенность окружают этот альбом и практически всю записанную музыку Роберта Фриппа. Он скажет вам: «Если вы записываете или снимаете какое-то событие, вы его портите. Живое событие живёт собственной жизнью, оно имеет некое качество, которое невозможно запечатлеть на плёнке. Вот на что это похоже: если вы занимаетесь любовью со своей подружкой, то видеосъёмка события может пробудить хорошие воспоминания. Но в самом событии содержится нечто бесконечно большее.» (Милано 1985, 34) (Джон Леннон сказал где-то: «Говорить о музыке — это примерно то же самое, что говорить о совокуплении. То есть — кому охота об этом говорить? Наверное, некоторым людям всё же охота…») Фрипп доходит даже вот до чего: «некоторые из самых поразительных концертов, которые я знаю, не были очень хороши «музыкально». Стоит только послушать потом записи. То есть, это настоящий провал. Я не о нотах, я об энергии в помещении — между группой, людьми и музыкой.» (Фрипп 1982В, 58)Какой из этого следует вывод? С одной стороны, я, как музыкант, тоже чувствовал эту непередаваемую энергию настоящей мощной игры — музыка, музыканты, публика, всё в одном и всё одно — а слушая потом запись, действительно, имел причины озадаченно удивляться, что же там было такого сногсшибательного: оно было где-то там, но становилось явно и очевидно, что дело не в самих нотах. С другой стороны (с негативной, если хотите), позиция Фриппа выглядит как своеобразная отговорка: если сухой остаток, продукт процесса, не находится на должном уровне, то слишком легко сказать, что твоя лучшая работа никогда не была ни записана, ни издана (как Фрипп часто и делает). Здесь мы имеем дело со столкновением музыкальных философий. Фрипп говорит, что музыка не в нотах, но «музыка есть качество, организованное в звуке». (GC Monograph?)
Это качество может присутствовать, даже если сама сыгранная, звучащая музыка с композиционной точки зрения не представляет собой ничего особенного. И в самом деле, это качество может присутствовать в одной ноте, или в самой тишине. В западной традиции музыкальной композиции эти идеи не имеют особого смысла: сердцевина западной традиции — это скопление признанных шедевров, музыкальных партитур — завещаний, апостольских посланий, пророчеств — в которых, как считается, и заключается скрытое знание музыки, которое ищут, находят и вносят в жизнь посвящённые, правильно чувствующие и понимающие, что там на самом деле происходит.Однако оставим философию; вот перед нами этот кусок пластмассы под названием In The Court Of The Crimson King,
который, в том или ином смысле, содержит музыку волшебного года группы — 1969-го. Реакцию музыкальной прессы вполне можно было предсказать: некоторые критики восторженно провозгласили альбом музыкой будущего (то есть, 70-х); «мачо» одобряли металлический скрежет “Schizoid Man” и отвергали “I Talk To The Wind” как слабую и неоригинальную песню; проводились аналогии с Beatles, Pink Floyd, Moody Blues и Procol Harum. Одни нашли альбом претенциозным, другие — сногсшибательным. Особое удовольствие читать неисправимого Лестера Бэнгса, пытающегося справиться с кримсоновскими «мифами, мистификациями и меллотронами» и втискивающего титанические усилия группы в свой чисто американский взгляд на вещи: «King Crimson хотели бы думать, что они не такие как все, но это не так. Они просто полуэклектичная британская группа со склонностью к фантазиям и самопотворству, и банальному имажинизму их стихов только под стать программатическая образность их музыки.» (Бэнгс 1972, 58)
* * *