Робинзон Крузо

Во главе уставленного всевозможными яствами стола восседает сам король, то есть я – его величество хозяин острова, имеющий власть казнить и миловать. Я пирую, окруженный верными слугами. Одному только попугаю Попке, как фавориту, разрешается вести со мной беседу. Пес всегда сидит по правую руку; он, бедняга, от старости немного глуховат и обычно дремлет – так и прошла его одинокая жизнь на острове без подруги. Обе кошки не спускают с меня глаз в ожидании подачки… Это уже не те кошки, которых я захватил с корабля. Гостьи из Бразилии давно отправились в кошачий рай, а ко мне прибилась парочка из многочисленного потомства одной из них. Это полудикое кошачье племя доставляло мне много неприятностей и хлопот, пока я не повел против них настоящую войну. Через некоторое время вернулись только двое котят; они были крепкие, ласковые, правда, вороватые, но я оставил их у себя.

И все-таки мне не хватало пироги. Но забрать ее из дальней лагуны было слишком трудно, и я ограничивался пешими прогулками по острову. Время от времени меня тянуло снова взглянуть на очертания загадочной далекой земли. И однажды я снова отправился туда, откуда открывался вид на нее.

Если бы кто-либо повстречал меня в Англии в таком наряде, то долго бы смотрел мне вслед, не зная, задать ли стрекача или расхохотаться до упаду. На голове у меня красовалась бесформенная островерхая шапка мехом наружу с падающей на плечи накидкой, которая предохраняла мои затылок и шею от солнечных лучей и дождя. Нет ничего неприятнее и вреднее, когда в тропиках вода ручьем стекает вам за шиворот. Одет я был в долгополый кожаный камзол с разнокалиберными пуговицами и штаны до колен из шкуры очень старого козла, шерсть которого свисала почти до земли. Чулки мои и башмаки давно износились, и я сшил себе нечто отдаленно похожее на сапоги, застегивающиеся сбоку, словно гетры, но самого невероятного фасона. Поверх камзола я носил широкий пояс из козьей – какой же еще! – шкуры, очищенной от шерсти. Его дополняли пряжка в виде двух тонких ремешков, которыми я стягивал пояс, а по бокам – петли для пилы и топора. За плечами у меня болтались две сумки с порохом и дробью, ружье, корзина, а над головой я держал большой раскрытый меховой зонт, крайне безобразный, однако незаменимый в моих походах.

Что до моего лица, то оно совершенно не походило на негритянское, хотя именно этого и следовало ожидать, поскольку я жил у самого экватора. Кожа лица и рук лишь слегка потемнела, несмотря на то, что я ничуть не боялся загара. Первое время я отпускал бороду, а затем стал подстригать ее ножницами. Усы я оставил, и они отросли такой длины, какую я встречал только у турок-мусульман. Кончики усов свисали и закручивались, я часто цеплялся ими за колючие ветки кустарника, но расстаться с такой красотой у меня не было сил.

Одним словом, в Англии мною пугали бы непослушных детей…

Глава 29 След

Впрочем, собственная внешность меня интересовала меньше всего.

Итак, я отправился в новое путешествие и провел около недели вне своего надежного жилища. Для начала я решил еще раз взглянуть на скалистую гряду, которую так неудачно пытался миновать, плывя на пироге, и возле которой меня едва не унесло течением в открытое море. В эту часть острова я пришел самой короткой дорогой, прихватив с собой подзорную трубу. Каково же было мое удивление, когда, взобравшись на холм, никаких бурунов у скал я не обнаружил – в том месте море было лазурным и совершенно спокойным.

Я остался, чтобы понаблюдать за этим загадочным явлением природы и только к вечеру следующего дня пришел к выводу, что причиной бурных течений является чередование приливов и отливов. К тому же существовал определенный промежуток, когда течения бурлили не у самой косы, а на значительном расстоянии от нее. В это время можно было совершенно безбоязненно обогнуть рифы на лодке и наконец-то вернуть ее домой. Однако память тут же услужливо явила картину моей первой морской прогулки, и я, вздрогнув, решил, что уж лучше построю еще одну пирогу, чем рискну повторить ужасное плавание. Пусть будет две лодки – каждая на своей стороне острова, ведь было же у меня два дома!

Первый – и самый главный, моя крепость, – находился под защитой холма и был обнесен двойной оградой. Внутри ухоженного дворика располагалась надежная палатка, а также погреб, кладовая с потайным ходом и тенистой живой изгородью. В пещере имелись очаг, стол, скамья, стулья; в кладовой, сухой и чистой, находились моя посуда и более дюжины корзин разных размеров, наполненных всевозможной провизией, в том числе зерном, из которого я научился печь хлеб. Погреб я также расширил, потому что запасы продуктов у меня не уменьшались, а только увеличивались. Я мог спрятаться от ливней в пещере, но в ясные дни спал в палатке или на свежем воздухе, бросив на траву пару фуфаек и закутавшись в плащ. Неподалеку от этого дома располагались оба поля, которые я старательно возделывал и засевал, из года в год получая отменный урожай ячменя и пшеницы.