В магазине было тепло, сухо, он бросал в тележку, не считая — мясо, колбасу какую-то, какие-то фрукты… бросал, не видя ничего перед собой. У стеллажа со спиртным задержался… рука сама потянулась… нет, нельзя, надо быть трезвым. В таких обстоятельствах надо быть до боли, до крика трезвым, как бы не хотелось нажраться…
И он прокатил тележку дальше.
— Три семьсот пятьдесят будет…
Девушка на кассе — смотрела с подозрением, да и охранник подобрался поближе… пахнет от него, конечно, не фонтан, да и одежонка. Но он молча достал пачку тысячных, отсчитал четыре купюры.
— Ваш пакет. И сдачи не надо…
Старый Икарус — выплюнул его на окраине Москвы с двумя огромными пакетами. Уже окончательно стемнело, новостройки высились перед ним исполинскими, расцвеченными огнями утесами. Каждая квартира, каждый огонек — как микрокосм человеческой судьбы…
Твою мать…
Он со злостью пнул подвернувшийся под ногу ком грязного снега — и решительно пошел в сторону домов…
Знакомый до боли подъезд, знакомый, исписанный лифт. Именно в таких домах на окраине Москвы — давали квартиры оставшимся без кормильца семьям героев посмертно.
Знакомая дверь. Он огляделся… ага, вон, светится глазок — подсматривает, карга старая. Хрен с тобой, подсматривай… все равно ничего не увидишь…
Обе руки были заняты тяжелыми сумками — и он как-то извернулся… позвонил в звонок … носом. Как то разом вспомнилось… Рязань… а дальше не вспоминалось — потому что она открыла дверь.
— Вот… — прервал молчание он — я… продукты принес.
Она посторонилась — и он шагнул в узкий коридор… ногой захлопнув дверь.
— Лешка…
— Леша у мамы… — сказала она, не отрывая от него взгляда. У нее были совершено шикарные глаза… медового цвета.
— Надь…
— Тебя долго не было…
— Я…
Он опустил одну сумку… затем вторую… ему зачем-то понадобились руки… чтобы сказать очередное вранье, где он был… чтобы объясниться… чтобы она поверила. Но объяснений не требовалось… их уже влекло навстречу друг другу… как разнополюсные магниты…
— Надь…
— Заткнись.
Как то само собой все получалось… вот он прижал ее к стене… рванул вниз трусики. А она только ойкнула… когда что-то упало с туалетного столика… и кажется, разбилось…
— Надь…
…
— Надь, поговорить бы надо.
— Не хочу…
Они лежали на спешно разложенном … точнее, раскиданном диване. Он сам не помнил, как они туда перебрались, после столика в прихожей…
— Ничего не хочу, слышишь…
Он слышал. И от того — было не легче.
Хреново все было.
— Я не хочу, чтобы ты туда ездил — отчетливо сказала она — не хочу…
— Я адъютант генерала ФСБ. Мы или не выезжаем за периметр Ханкалы, или выезжаем, но в сопровождении целой мотострелковой роты. Там нечего бояться.
Вместо ответа — она откинула его руку и встала. Пошла в коридор… так и не одеваясь. Свет ночника — рисовал узоры на ее обнаженном теле.
Твою мать…
Он еще какое-то время полежал — а потом пошел следом…
Ее он нашел на кухне… кухонька была маленькая, интимно-тесная, обжитая. Накинув на себя только старый халатик — она заваривала чай. Он присел у стола… молча.
Чай заварился, она начала разливать его по чашкам.
— Что я для тебя? — спросила она.
— Ты знаешь.
— Нет, не знаю! — она повысила голос — ты хоть представляешь, что я чувствую, когда ты туда уезжаешь?! Ты думаешь, я верю, когда ты мне рассказываешь все эти небылицы про Полярный круг…
— Надя, я должен! Я солдат!
— Ты никакой не солдат! Ты теперь сотрудник ФСБ. Помощник генерала.
— Это то же самое.
— Нет, не то же. Сотрудники ФСБ ловят шпионов. Здесь, а не в Грозном.
Она присела напротив, заглянула ему прямо в глаза.
— Ты помнишь, как долго я тебя к себе не подпускала?
…
— Если бы ты не ушел из армии — и не подпустила бы. И не из-за денег.
…
— Лешке нужен отец. А мне — муж. Ни он не я — не вынесем еще раз…
— Надя…
— Нет, дослушай. Тебе надо принять решение. И мне тоже. Мне уже тридцатник… не девочка. Лешка тоже… он в таком возрасте, что ему нужен мужчина как пример… нужен кто-то, кто будет дома, в семье, а не так. Поэтому… ты должен принять решение. Или мы вместе… по-настоящему вместе — или… уходи.
— Надь…
— Не говори ничего. Просто — подумай об этом…
— Надь…
…
— Лешка нашелся.
— Что?!
— Лешка нашелся. Я его нашел. Он — жив…
— Что?
— Лешка жив. Его держали чеченцы в подвале. Я его нашел… в Грозном.
— Леша… жив.
— Это что-то меняет?
…
— Надь…
— Уходи.
— Надь…
— Мне надо подумать.
— Подожди…
— Я сказала — уходи! — вызверилась она.
— Ты только что мне предложила законный брак, борщ по вечерам и стиралку «Вятка — автомат» — или я ошибаюсь?
— Где он?
— В госпитале, скорее всего. В нашем…
Она молча встала, прошла в комнату. Сбросила халат, начала одеваться — свитер, джинсы. Он зашел в комнату…
— Надь…
— Пусти.
— Нет, не пущу. Я … любил тебя… всегда, еще тогда…
— Он мой муж — просто сказала она — и отец Лешки. Мы венчаны… перед Богом. И он твой друг… кстати.
— Да?! — разозлился он — а ничего так, что он отбил тебя у меня?! Ничего?! Ты хоть знаешь, что я стреляться пытался?! Дурак, был! Надо было его пристрелить, крысу, и тогда не было бы ничего!