Родина

Когда пришла пора вступать во взрослую жизнь — генерал сначала пошел по академической стезе. Но тут — это было как раз в восемьдесят девятом, последние конвульсии издыхающего социализма — на мать все-таки возбудили уголовное дело… что-то она там провезла такое. Видя трясущуюся мать и глотающего валидол отца — будущий генерал ФСБ принял решение, кем ему быть. Он хотел внушать людям такой же страх…

Сначала — он попал в институт — он как бы находился за штатом, но те, кто в нем работал — считались действующими сотрудниками. Время было такое — реорганизации, сокращения. Потом, после рейда Басаева на Буденовск — схватились за голову, начали спешно набирать людей. Тех, кого поносили и обхаивали в девяносто первом — на тех возлагали надежды всего четыре года спустя. Некомплект был дикий, брали всех, кто хоть как то подходил. И при этом — молодой сотрудник НИИ ФСБ, уже проверенный — показался отличным вариантом. А в оперативном отделе — будущий генерал стал кем-то вроде акулы в стае рыб. На фоне тех, кого набрали — он действительно сильно выделялся. Заочные университеты советских НИИ — это, доложу вам уровень…

Генерал был приверженцем двойной игры, он играл в нее всегда, когда была такая возможность. Он знал, что в управленческой пирамиде действует только один закон — клюй ближнего, гадь на нижнего, смотри в задницу вышним. Но вся суть исторического момента, начиная с девяносто первого года была в том, что пирамид теперь было много — не одна. Стаи и кланы рвались к власти, озверевшие волки перегрызали друг другу глотки, павшие — доставались на прокорм воронью. В отличие от эпохи отца, где ты точно знал, что директором НИИ ты станешь к пятидесяти, если очень повезет к сорока пяти — сейчас было время, когда тридцатилетний мог стать крупной фигурой в Кремле — как в свое время генерал Дима.[37] Но генерал Гришин в отличие от генерала Димы был настоящим генералом. И имел совсем другие возможности. Но точно так же как генерал Дима — он никогда не был верен только одной стороне. Вот и сейчас — он уже думал, все найти вторую сторону, что ей предложить и что попросить взамен. Пока он не знал ответа ни на один из этих вопросов. Но точно знал, что будет искать.

* * *

Руководитель смены наружников — стоял сейчас перед ним. Генерал не разрешил ему присесть.

— Значит… контакт был только с этим человеком? — спросил генерал.

— Так точно. Значимый — только с этим.

— По чьей инициативе он состоялся.

— По инициативе контактера.

— Этот контактер — ранее был замечен в контакте с объектом или рядом?

— Нет. Но мы заметили, что его внедорожник выехал из ворот Кремля.

— Каких ворот?

— Боровицких, товарищ генерал.

— Объект ударил контактера?

— Никак нет. Но… мне показалось, что вот — вот ударит. Что-то его сдержало.

— Разговор был конфликтным?

— Да… так точно.

— В какое отделение увезли Першунова?

— В Краснопресненское. Сейчас его супруга забирает.

— А за контактером вы приняли решение проследить по чьей инициативе?

— По моей, товарищ генерал.

…

— Из Кремля человек, все-таки…

Генерал сгреб рукой фотографии из отчета.

— Получите премию. Идите. Благодарю за службу.

— Служу России!

Когда за наружником закрылась дверь — генерал снова взял в руки фотографии, стал перебирать их. Конечно же, он знал, кто контактер.

Семен Посконский. Автор победы Ельцина в девяносто шестом — когда силовики склоняли Бориса Николаевича отменить выборы и ввести чрезвычайное положение — он поставил на Посконского, рискнул — и не прогадал.

Политический советник Кремля — и знает Першунова.

Интересно…

Генерал перебирал фотографии. А что если…

Снял трубку старомодного, с дисковым набирателем телефона, набрал восьмерку.

— Стеблов в здании? Пусть зайдет…

* * *

Когда Стеблов явился, генерал все понял с одного взгляда.

Дурак. Набитый дурак…

И смотрит в пол, как будто ожидает, что бить буду. Дурак.

— Саша… ты присядь…

Генерал достал виски, разлил по бокалам — у него всегда была заначка. Времена Андропова, когда в кабинет могла в любой момент ворваться комиссия «типа народного контроля», и найденная бутылка могла стать причиной увольнения из органов в двадцать четыре часа — давно были в прошлом…

— Давай-ка угадаю…. — сказал генерал, грея в руке бокал толстого стекла с коричневой, маслянистой жидкостью на самом дне — она тебя послала.

— Хуже… — Стеблов как-то бледно, вымученно улыбнулся…

Один из уроков, который он усвоил от отца — всегда имей при себе человека. Кого-то одного, которого ты выделяешь, который обязан тебе всем, и который сделает для тебя все. Это как шакал Табаки при тигре Шерхане. У отца таким был доцент Стрельченко — абсолютная бездарность, но хитрый, подлый и готовый на все. Генерал Гришин пошел дальше — он нашел, воспитал, приблизил к себе профессионального убийцу. Точнее — он не был профессиональным убийцей, до того, как Гришин не взялся за него. Он то и объяснил нравственно искалеченному в Чечне старшему лейтенанту ВДВ, куда можно направить разочарование и гнев. Как можно снова начать жить в ладу с самим собой.