Читаем Родная речь, или Не последний русский. Захар Прилепин: комментарии и наблюдения полностью

Недавно с очевидностью обнаружил, что государственная служба (не только военная, про которую ты блестяще написал) была в своё время нормой — каждый приличный дворянин считал своим долгом служить. И если Мельников прослужил чиновником министерства внутренних дел при пяти (!) министрах, что рекорд, то и его коллеги отметились на этом поприще — Тургенев, Даль, Салтыков, Гончаров… Конечно, они не могли изменить разом всё, но определённое благородство в стиль власти они вносили. Салтыков, например, разрабатывал меры пенсионной поддержки ветеранов Крымской войны… И прочее, что тебе известно лучше меня.

* * *

Сообщение моё больше похоже на записки сумасшедшего, однако, Бог знает почему, ну очень захотелось рассказать.

Пришёл во сне сегодня покойный Александр Захарченко, сидели и ели почему то дома у меня за большим столом, был кто-то и второй, его лица не помню, Захарченко был невероятно красив, светел и весел.

Покажу-ка, — думаю, — ему фотку с Захаром Прилепиным (сфоткала своего сына с вами на фестивале в воскресенье), и спрошу, помнит ли такового.

Пока судорожно искала в телефоне, Александр, будто прочитав мои мысли, не дожидаясь моего вопроса, улыбнувшись, сказал: «Прилепин — самый лучший».

Ещё раз прошу прощения, никогда бы не написала такое незнакомому человеку, но здесь бог знает что такое, чувствую, что нужно.

* * *

Мы с мужем и маленьким сыном живём в Китае, работаем в университете, я преподаю русский язык и литературу. Китайцы очень уважительно относятся к русским, к русской культуре, но студенты есть студенты, как вы понимаете. Беспечны, невнимательны… Когда меня пригласили читать китайским студентам лекции о русской литературе, я отнеслась к этому скептически. Мне казалось, что это будет мучительно и для меня, и для них, потому что ну что может быть скучнее для иностранцев, чем читать Пушкина в оригинале. Но вы не представляете, как они смотрят на меня, когда я говорю «Русскую поэзию нужно не читать, а слушать, потому что это музыка» и вслух читаю им Пушкина. Они слышат! И их восхищает то, что они слышат.

Каждый год на занятии, посвящённом Гоголевской «Шинели», происходит чудо — когда в обсуждении Акакия Акакиевича Башмачкина мы от «хахаха, какой смешной человечек с дурацким именем, даже умереть нормально не смог» переходим к «Башмачкин — это мой дедушка, одинокий сосед, прохожий, мой отец, это я, в конце концов. Мы все нуждаемся в любви и мы каждый можем подарить эту любовь» — глаза студенток наполняются слезами. И это те самые китайцы, которым, по большому счету, чуждо сострадание, которые к жизни и смерти относятся по-конфуциански буднично — однажды я видела, как на рынке торговец начал разделывать ещё живого гуся, потому что — ну какая разница. И тут какой-то русский Гоголь своим Башмачкиным, маленьким, не-важным, не-нужным человеком пробуждает в их китайских сердцах Любовь. Я вижу, я вижу это в глазах студентов. И это таинство, от которого у меня перехватывает дыхание.

Мы живём в Китае уже семь лет и приезжаем в Россию раз в год, на пару месяцев. Каждый год я еду на Родину с огромной радостью, я еду ДОМОЙ, но дома всё время приходится контролировать себя, чтобы не сказать лишнего. Нельзя говорить, что в России классная медицина, вкусная еда, что мне нравится Путин, что я православная, чтобы на меня не смотрели с укоризной, чтобы не раздражать и без того озлобленных людей. Я понимаю, я всё понимаю, почему они так реагируют, сытый голодного не разумеет. «Если тут так классно, что же вы в Китае живёте?» Да, всё верно. Кроме того, я же молодая, мне всего 32, а молодым нельзя быть такими глупыми и заскорузлыми во взглядах, чтобы верить в Бога и доверять Путину. Я всё понимаю. Но глубоко внутри мне обидно, что я как бы не имею права говорить о том, что мне важно. Поэтому с каждым годом в этих поездках я веду себя всё более замкнуто и сдержанно — чтобы не раздражать.

И тут я случайно наткнулась в интернете на вашу передачу «Уроки русского», тот выпуск, где вы озвучиваете свою версию национального кодекса. Когда Вы первым пунктом произнесли «Бог есть» — я заплакала. У меня и сейчас ком в горле. Потому что ваш кодекс — это и мой кодекс, я так чувствую, я так верю, я вот так хочу жить. Но я уже привыкла, что об этом нельзя говорить. Китайцы уважают меня за то, что я русская, а в России надо как будто всегда немножко этого стесняться. А тут вы… С экрана смотрите прямо на меня и говорите мне, что я не одна. Что сила в правде, что Бог есть и что он Россию любит. Спасибо. Просто — спасибо.

* * *

Живу с твоими мыслями, написанными и сказанными, одиннадцать лет.

Каждый день моей жизни сверялся с тем, как поступаешь ты.

Только в 40 лет я поняла, что нормальная я, та, что всю жизнь любила Зою Космодемьянскую, а не все те вокруг, что считали её просто дурой.

Ты единственный, кто смог показать, что в жизни можно не прятаться постоянно за наносной цинизм, а прямо и свободно называть святые для себя вещи своими именами.

Перейти на страницу:

Все книги серии Захар Прилепин. Публицистика

Захар
Захар

Имя писателя Захара Прилепина впервые прозвучало в 2005 году, когда вышел его первый роман «Патологии» о чеченской войне.За эти десять лет он написал ещё несколько романов, каждый из которых становился символом времени и поколения, успел получить главные литературные премии, вёл авторские программы на ТВ и радио и публиковал статьи в газетах с миллионными тиражами, записал несколько пластинок собственных песен (в том числе – совместных с легендами российской рок-сцены), съездил на войну, построил дом, воспитывает четырёх детей.Книга «Захар», выпущенная к его сорокалетию, – не биография, время которой ещё не пришло, но – «литературный портрет»: книги писателя как часть его (и общей) почвы и судьбы; путешествие по литературе героя-Прилепина и сопутствующим ей стихиям – Родине, Семье и Революции.Фотографии, использованные в издании, предоставлены Захаром Прилепиным

Алексей Колобродов , Алексей Юрьевич Колобродов , Настя Суворова

Фантастика / Биографии и Мемуары / Публицистика / Критика / Фантастика: прочее
Истории из лёгкой и мгновенной жизни
Истории из лёгкой и мгновенной жизни

«Эта книжка – по большей части про меня самого.В последние годы сформировался определённый жанр разговора и, более того, конфликта, – его форма: вопросы без ответов. Вопросы в форме утверждения. Например: да кто ты такой? Да что ты можешь знать? Да где ты был? Да что ты видел?Мне порой разные досужие люди задают эти вопросы. Пришло время подробно на них ответить.Кто я такой. Что я знаю. Где я был. Что я видел.Как в той, позабытой уже, детской книжке, которую я читал своим детям.Заодно здесь и о детях тоже. И о прочей родне.О том, как я отношусь к самым важным вещам. И какие вещи считаю самыми важными. И о том, насколько я сам мал – на фоне этих вещей.В итоге книга, которая вроде бы обо мне самом, – на самом деле о чём угодно, кроме меня. О Родине. О революции. О литературе. О том, что причиняет мне боль. О том, что дарует мне радость.В общем, давайте знакомиться. У меня тоже есть вопросы к вам. Я задам их в этой книжке».Захар Прилепин

Захар Прилепин

Документальная литература / Публицистика / Прочая документальная литература / Документальное

Похожие книги

1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

История / Образование и наука / Публицистика
Дальний остров
Дальний остров

Джонатан Франзен — популярный американский писатель, автор многочисленных книг и эссе. Его роман «Поправки» (2001) имел невероятный успех и завоевал национальную литературную премию «National Book Award» и награду «James Tait Black Memorial Prize». В 2002 году Франзен номинировался на Пулитцеровскую премию. Второй бестселлер Франзена «Свобода» (2011) критики почти единогласно провозгласили первым большим романом XXI века, достойным ответом литературы на вызов 11 сентября и возвращением надежды на то, что жанр романа не умер. Значительное место в творчестве писателя занимают также эссе и мемуары. В книге «Дальний остров» представлены очерки, опубликованные Франзеном в период 2002–2011 гг. Эти тексты — своего рода апология чтения, размышления автора о месте литературы среди ценностей современного общества, а также яркие воспоминания детства и юности.

Джонатан Франзен

Публицистика / Критика / Документальное