У меня все твои книги подписаны тобой. Каждая встреча была особенной, я видела насколько всё больше людей тобой заражалось. Но хочу написать о последних двух.
«Взвод» ты подписывал на Тверской, была ужасная погода и дикие пробки. Ты опоздал на два часа, и приехал уже на метро из-за невозможности доехать на машине.
Народ в магазине безропотно ждал, все «наши» люди. Когда ты прибежал и стал протискиваться сквозь народ, все разом облегчённо вздохнули.
Вот он ты! Живой! Прямо с передовой, заехал на несколько дней в Москву.
Это было всеобщее ликование, воздух наполнился какой-то торжественностью.
Что было дальше, я не найду слов описать.
Когда ты подписывал книжки, ты светился.
Какое-то огромное нечеловеческое счастье тебя переполняло и заряжало всё вокруг необыкновенным светом.
С чувством полного обалдения я вышла из магазина и подумала, что, наверное, когда человек на войне, он становится очень близко к Богу, и на него переходит Его свет.
Потом было: «Мы взрослые, мы справимся».
Я даже сейчас пишу эти слова — и плачу, а тогда рыдала всю ночь.
Ты перестал улыбаться.
Та, твоя невозможно детская улыбка, ушла.
Потом Батя. И дальше во всех словах боль.
То, что суждено было пережить тебе, могут понять только вернувшиеся с Великой Отечественной, для простых смертных это непостижимо.
«Уроки русского» — это громко о правде, которая всегда одна, и сказать это можешь только ты.
И вот новая книга. Открываю. Всё, что я думала, в одной фразе: «Куда делась из меня моя жизнь, моя вера, моя радость?» Так всё съёжилось внутри.
Ты приходишь с настроением отбыть. Не хочешь ни говорить, ни слушать. Всё идёт формально.
Но потом ты начинаешь говорить о планах, о работе, обо всех бесконечных смыслах, доступных пока только тебе, но потом ты их передашь нам в своих книгах, уроках.
Боже мой! Был свет. Он с тобой. Не страшно.
Ты только повзрослел на несколько жизней.
Захар, ты больше, чем человеческая жизнь.
Здравствуйте, Евгений Николаевич. Называть Вас просто Захаром не могу. Не позволяет возраст. Мне всего лишь 23. Я родилась в 95-м.
Помню это время — смутно, но помню.
Я была несмышлённой и не понимала значения слова «перестройка». Да и не слышала я его в те годы. Никто его не произносил тогда в нашей семье. Его начали говорить позже, когда я стала чуть старше. Его произносил мой отец, сухо и равнодушно, его произносила моя мать, гневно и с отвращением. Но и тогда я не понимала, что оно значит. Да и не хотелось понимать. Зачем знать это слово и его значение, если произносится оно таким тоном.
Да, не помню я «перестройки». Но я помню своё раннее детство. Я помню хлеб, который пекла моя мать. Помню этот аромат, хруст свежей корки, мелкие крошки в руках, липкий мякиш, который я не любила. Я помню чай из корневищ вишни. Отец заваривал их в термос, а потом наливал в кружку яркий красно-коричневый настой с терпким ароматом. Помню, что от него во рту, как после черемухи, вязало, немело в горле. Помню старые игрушки, купленные ещё для моей старшей сестры. Резиновые собачки и кошки, которые пищали, когда на них нажимаешь, так, что в ушах звон стоял. Помню маленькие фигурки забавных пингвинов из «Киндера-сюрприза». Не знаю, откуда они были у меня. Вкуса этой заморской сладости в своём детстве я точно не помню.
Ах да, ещё помню, как отец мой серьёзно заболел. Ему тогда было тридцать. В городской больнице ему выписали кучу лекарств и чудесный препарат от всех болезней. Это было что-то густое, вязкое с шоколадным вкусом и мелко разорванной золотинкой в этом десерте. Да, да. Я не шучу. Помню. Но отец, как человек наивный, как и все честные трудяги Советского государства, не мог не верить врачу. Не мог он поверить и в то, что этот самый врач всучил из-под полы совершенно бесполезный БАД.
А ещё помню, что не было денег. И это почему-то было нам с сестрой понятно. И не надо было ничего объяснять. Просто нет денег, вот и всё. Мама попала под сокращение в школе. Отец работал один, но этих денег едва хватало на самое необходимое. Может быть, сейчас кто-то посмеётся, а кому-то и вообще удивительно, что у мамы с папой нет денег. Да, представьте, бывает такое, нет денег. Вот и всё. Но никто в моей семье не жалуется, да и вообще не любит вспоминать ТО время. Уверена, что многие семьи так же не хотят говорить и вспоминать это прошедшее. Хотя о прошлом принято ностальгировать. Но не ностальгируют и не жалуются. А просто молчат. Может, потому что русские.
Но иногда у меня возникает вопрос: как же эти самые русские, победившие в самой кровопролитной войне, выстрадавшие, да, да, именно выстрадавшие самую сильную державу в Мире, смогли всё это отдать? Как за пару десятков лет смогли поменяться ценности и национальные герои? На место Юрия Гагарина пришёл Саша Белый с Бригадой, вместо Утёсова стала петь Бузова.