Родная речь, или Не последний русский. Захар Прилепин: комментарии и наблюдения

Мне, право, всё равно, читали или нет. И то, что они меня считают, как ты выразился «правильным чуваком», для меня не менее ценно, если б они считали меня хорошим писателем.

В сегодняшнем контексте мне куда важнее, что им нравится мои песни.

Первую пластинку «Элефанк» высоко оценил Чиж, на второй записал с нами совместку Михаил Борзыкин, а тут — сам видишь, что творится: и Кинчев, и Ревякин, и Скляр… Полубоги моего детства спустились с небес ко мне. Какие уж тут романы — у меня и так праздник.

Михаил: «Русский роман» — толстый, с рассуждениями и идеями — находится (в том числе и твоими усилиями), если не на взлёте, то уж точно не в падении. Чего нельзя сказать о «русском роке». Я к тому, что альбом «Охотник» чрезвычайно меня порадовал именно с музыкальной точки зрения. Это, безусловно, «русский рок», — но в то же время это выход из тупика, в котором оказался «русский рок». Это так специально было задумано или «само получилось»? Кто работал над такими специальными вещами, как аранжировки, саунд, сведение?

Захар: Ну, признаться, втайне была ставка на то, что я обязан сделать такую пластинку, чтоб те, на чьих голосах я воспитан, сказали: парень, в тебе есть что-то такое, что было в нас…

При том, что я не считаю, что Кинчев или Ревякин находятся в плохой форме — они в отличной форме; и совершенно очевидно, что Скляр с каждым годом, как ни удивительно, песни пишет всё лучше и лучше, — всё то, что мы любим у него особенно сильно — и «Маршруты московские», и «Наполовину», и «Когда война на пороге», и «Корабли не тонут», — он сочинил в последние пять лет.

Но что-то в них во всех было такое четверть века назад, что заставляло всё вокруг и нас — их слушателей — по-особому искриться и резонировать.

И я эту искру в сердце нёс все эти годы, и вот раздул из неё небольшой пожар.

…что до наших альбомов — все три альбома мы, так или иначе, задумали с Геной Ульяновым — моим сотоварищем и собратом, с которым мы пишем песни, страшно сказать, с 1990 года — 25 лет в этом году. То есть мы их писали с 90-го по 94-й, а потом у меня началась совсем иная жизнь, всякие там погоны, ОМОНы и прочее, и мы с ним толком не общались до конца «нулевых». А потом вдруг увиделись и говорим друг другу: давай опять займёмся этим бесперспективным делом.

В первых двух пластинках третьим в нашей компании был Максим Созонов. Он отвечал за сведение, клавиши, звук и так далее.

Но там ещё была сильна инерция того, что они играли, пока я шлялся по своим омоновским маршрутам. Ребята хотели больше фанка и больше, в самом широком смысле, танца.

Я же хотел более жёсткого звучания, более сурового — мне очень был нужен вкус блюза, немного старого, доброго рок-н-ролла и твёрдое, хорошо выложенное, пространство для рэпа.

В итоге к нам присоединился Витя Охота — он нас всех помоложе. Зато у него небольшая студия во «Дворце пионеров» в Дзержинске, и, помимо этого, явные признаки гениальности. Он очень быстро думает и готов работать в каком угодно стиле — главное, чтоб была поставлена задача.

Так что саунд в самом широком смысле определял я, на пальцах показывая, что мне нужно, аранжировки делали в основном Гена и Витя, и сводил всё соответственно тоже Витя.

Я у него спросил однажды: «Вить, а как твоя фамилия?»

Он говорит: «Охота».

Я говорю: «О. Альбом назову „Охотник“».

А то люди будут всякую мистику придумывать, или считать, что мне нравится по зайцам и белочкам стрелять. Нет, это всё вот так получается, случайно.

Михаил: И что теперь? Поедете в турне? И до Новороссии доедете?

Захар: Собственно, самые главные для меня песни альбома — и «Ваше поражение», и «Капрал», они, конечно же, сочинены были под влиянием всех этих событий.

«Капрала» я вообще сочинил в Донецке, когда альбом был уже готов. Я эту песенку напел на диктофон, отправил Генке по почте, и они её отлично разыграли. Вернувшись с Донбасса, я её быстро, за три минуты, с первого дубля, пропел — компанию мне составил Дима Некрасов — великолепный вокалист, кстати сказать, соавтор Чижа, — они росли вместе, и Чиж по сей день поёт штук 6–7 песен Некрасова.

Мы с Димкой, которого я подхватил из дома, пока ехали на студию, только про Новороссию и говорили. И во всём друг с другом соглашались.

Так что сам Бог велел в очередной раз вернуться туда и, наконец, спеть…

Михаил Визель

литературный и музыкальный критик, переводчик [ «Звуки. ру», 05.05.2015]