Родник Олафа

Вдруг он умолк. Спиридон, выгребая лихорадочно, оглянулся. Мужик поднимался на берег. Сейчас копье схватит, понял он, налегая на весло. А добросит ли? Мужик жутко силен. Спиридон греб так, что буруны перехлестывали через низкие борта. Еще, еще! Нужно было уйти за поворот реки, он уже бысть близко. Спиридон налегал, и весло аж скрипело, и он боялся, что вот-вот преломится. Мужика не слыхать было. Излука была уже рядом. Не, уж не дометнет… Тут в воздухе свистнуло, и в нос лодки вонзилась стрела.

А! У него же лук!

Спиридон вобрал голову в плечи. На излуке к реке наклонялась береза. За нее, за нее уйти… Снова свистнуло, и новая стрела впилась в однодеревку. Гребок, еще гребок, и однодеревка ушла за поворот, береза Спиридона укрыла. Он перевел дух, мельком глянул на дичь в лодке и даже порадовался такой-то добыче. Начал грести не так заполошно. Ушел?! Ушел…

Как вдруг послышался сзади треск. Снова оглянулся. Никого не увидал на берегу. Но вот закачались деревца, и в листве замелькала шапка. Мужик ломился заросшим берегом аки вепрь али бер. Спиридон снова налег на весло, быстрее, быстрее, уходить. Рвал с остервенением воду, стоя на одном колене. А впереди была как раз быстрина. Там река плескалась, играла на камнях. Туда! Спиридон греб, а позади слышен был треск. Мужик продирался по зарослям, выбирая, видно, удобное место для стрельбы. Так-то долго бежать у него не получится.

И лодка уже вошла в быстрину. Течение подхватило ее, Спиридон беззвучно просмеялся, и тут в воздухе опять свистнуло, мгновенно левое плечо ожгла плетью боль. Спиридон зажмурился, но грести не перестал даже на стремнине. И лодка аж вздымала нос, уходила прочь. Еще одна стрела вошла в воду рядом. Лодку несло вниз, по боку под рубахой текла горячая кровь. Спиридон греб не останавливаясь, превозмогая боль.

Позади раздался хриплый рев, эхо забилось о лесные плотные стены.

Сжав зубы, Спиридон продолжал грести. А плечо немело, на поясе как будто огненный ремень пламенел. Спиридон греб, уходил дальше и дальше. Прямой участок реки закончился, и она снова повернула. Течение было быстрым. Река на глазах делалась шире и полноводнее. Спиридон узрел слева и уже позади крупный приток. Сице! Сице!

Левой руки он уже и не чуял, но грести не переставал. Не мог остановиться. Кто знает, не бежит ли тот коряжистый мужик берегом? Может, и не бежит, а так, прет и прет бером.

Страх гнал Спиридона дальше.

Ему казалось, что однодеревка уже полна крови и за ним тянется червленая полоса. Но то была вода, наплескавшаяся на быстрине и от гребли.

Спиридон боялся, что впереди будет завал. Но сообразил, что мужик-то плавал здесь. Хотя он мог и перетаскивать легкую лодчонку через завал. А вот сподобится ли Спиридон то же содеять? Левой руки как бы и не было. Будто отхватил ее тот мужик своей пастью в лоснящихся власах.

Сейчас Спиридону чудным показалось, что он вообще научен бысть речи, рек, яко человек, а ведь по всему – зверище. И Спиридона он разорвал бы.

А еще и разорвет!

И он не выпускал весла из рук. А стрела так и торчала в плече-то. Хотелось ее обломать. Но токмо Спиридон, на миг приостановив греблю, дотронулся до нее, как в глазах у него потемнело от боли. И он снова начал грести.

Река опять впереди бурлила, перекатываясь через валуны, всплескивая волнами. Спиридон по таким-то беспокойным водам никогда не ходил. А ну перевернется? Но однодеревка скользнула меж валунов, правда, всю ее залило водою, так что битая птица всплыла. Но надо было пройти это место. И как лодка выплыла на спокойную воду, Спиридон взялся ковшиком ладоней вычерпывать воду, потом узрел берестяной туесок, полный черники, высыпал ягоду и начал вычерпывать воду туесом.

А лодку продолжало нести течением.

И последний ковш он вылил на себя, чтобы хоть чуть остыть. С трудом заставил себя взяться за весло, не чуя левой руки, левого плеча и уже всего левого бока, и опустил лопасть в воду. Он должен был выгребать. Надеяться на какое чудо али чью помочь было не леть, не леть!

И он греб и греб.

И вновь пожалел о копье. Ладное бысть копье-то. Было бы чем защититься от того мужика-раскоряки с раздутыми ноздрями и глазами с цепкими жучьими лапками. Они сразу ему не глянулись.

Спиридон толком и не ведал, чего желал сотворить с ним тот мужик, но чуял – непотребное и жуткое.

И ему хотелось всадить тому мужику копье в брюхо.

Река стала спокойной, но течение напирало. Спиридон так и не разумел, Днепр ли то али нет? Вроде таким-то Днепр и не бысть выше Серебряного моста. Хотя они чуть токмо по нему прошли, то бишь берегом, с которого река была видна, а потом и потопали по тропе.

Но еще теплилась надежда: а вот за тем поворотом и откроется Серебряный мост?

Но за поворотом был лес, а там далее еще один поворот…

И вдруг нанесло лай собачий.

Спиридон оставил весло, прислушался. Да, где-то впереди лаяли собаки. Весь какая? Ну да, тот мужик, видно, из нее и приплыл…