Родник Олафа

– Скари, – позвали этого молодого мужика в черной выгоревшей рубахе с вышитыми по груди узорами, напоминающими распахнутые крылья, и что-то спросили. Он ответил. Видно, его и звали Скари.

Спиридон молчал.

– Хочешь пить, наверное? – снова спросил тот Скари.

Он передал через другого гребца кожаную флягу. И Спиридон приник с жадностью к ней.

– Хорошо? – спросил Скари.

Спиридон кивнул.

– Скажи, зачем они гнались за тобой? Зачем хотели убить?

Спиридон пожал плечами и сразу сморщился от боли.

Послышались другие голоса.

– Хорошо, – молвил Скари. – Брa! Но мы уходим от той деревни вверх по этой реке… Эдил? Ижил-хол? Рав?.. Волзе? Понимаешь?

И Спиридон кивнул.

– Брa! – снова выдохнул Скари и умолк.

Скрипели весла, плескалась вода. Спиридон лег.

То были мужи морей.
Ай, да ходящие в волнах соленых, пресных.
Могучие вои фиордов.
И Скари – Сын Чайки – пропел бы лепше моего
Об их путях-дорогах.
Ладьей те витязи померили всю Волгу и Двину.
Как по Двине-то вверх везли мечи, кубки да кольчуги,
Меха да солнечные камни.
Ворочались да с коприной из тех далеких стран.
Где все живут ай бусурмане с убрусами на головах.
Богатые купцы, свирепые воители.
Вместо телег у них горбатый зверь.
На блюдах золоченых грезн[362]

и овощ полосатый,Да всяко-разно гобино со дерев.
Сидят и спят да на покрывалах,
Сотканных из шерсти тех зверей двугорбых.
И девки все танцуют на пирах со брюхом неодетым.
И мужи их посыпают жемчугами.
Едину дщерь с собой везли варяги.

Когда шар солнца лег почти в реку, ладья причалила к берегу. Слышны были голоса. Скрип сходень. Потом и топоры застучали. Все, кажется, сошли на берег, кроме Спиридона. Он лежал на шкуре под покрывалом, не ведая, вставать ли… Да не было сил. А пить хотелось. Как вдруг кто-то еще прошел, остановился позади. И тень легла на Спиридона. Прикрывая ладонью глаза от солнца, он оглянулся и увидел чей-то силуэт в легкой накидке. Глядел, не разумея, кто перед ним… И уже догадал: девица. Различил светлый овал лица, темные косы, темные глаза. Они смотрели друг на друга.

Она пошла мимо, потом снова оглянулась. И вдруг что-то спросила. Это уж бысть дивий птичий язык. Спиридон ничего не уразумел. Тогда она поднесла ковшик ладони к своему рту. Спиридон закивал.

Девица снова прошла мимо и скоро вернулась с кожаной флягой, протянула ему. Спиридон напился. Кивнул, вытирая губы и глядя на нее снизу. Почуял, как исхыщренно от нее тянет пряной воней. Девица еще поглядела на него и ушла.

Спиридон остался лежать. Слушал стук топоров, возгласы на незнаемом языке. Скоро почуял дым костра. Вроде и ноги-то у него были целы и невредимы, а ощущал их тряпичными. Не было и пошевелиться сил. И все тело ломило. А голову застилал туман. Вспомнил, как уходил на однодеревке по реке, как с треском по берегу ломился тот мужик с луком и берестяным колчаном и как в воздухе стрелы свистали, а потом одна и впилась в него… Неужто единая? А мнится, будто всего изъязвили стрелами. Яко быват, егда рубанут в рати мечом али топором? Али проткнут копьем? Ему единой стрелы хватило. Чуть живый.

…Но что тот… Скари? – Скари баил? Будто за им гналися? Хто жа гоньбу учинил? Не вем.

Спиридон прикрыл глаза.

Снова открыл. А что он глаголал про реку-то? Волгу? Сице осе Волга?

Он приподнялся, хотел и вовсе встать, да в голову ударил будто ветер, и Спиридон рухнул на свою подстилку.

Сразу закружились гавраны над застылыми мертвыми древами, мелькнул Мечник, двинулись Оленные, яро свистя… Спиридона затошнило. Он распахнул глаза, принялся повторять умную-то Иисусову молитву.

Молитва пособляла. Снова вверху синело небо с облаками, слышен бысть крик чаек.

Волга… мыслил Спиридон. Во-о-лга.

Опять услышал шаги, открыл глаза. Та девица стояла с дымящейся плошкой. Спиридон уже почуял: мясо. Она что-то проговорила и опустила плошку на руки Спиридону. Постояла еще и ушла. Фляжка была тут же.