– Тебя желали убить, – сказал Скари. – А что спасло тебя… то… ошибка. Наша ладья пошла по другой реке. Как вы ее зовете? Взга? Возга? Воза? Это было неправильно. И мы вернулись. Но и забрали тебя у тех людей, они уже были рядом на своей лодке. Зачем же они наседали… настигали тебя, пойке?
Спиридон снова пожал плечами и развел рукой – второй он боялся шевелить. Сньольв снова усмехнулся.
– Бра. Не хочешь, не говори… – молвил Скари и сам улыбнулся сказанному.
Сньольв сказал что-то.
– Воин так и начинает свою жизнь, – растолковал Скари.
Сньольв снова заговорил. Выслушав, Скари перевел:
– Теперь… будет большое жилье. И ты уйдешь. Бра.
Спиридон стоял, глядя на Сньольва. Тот жестом отпустил его.
– Пошли, – сказал Скари, – поешь.
И ему дали плошку, полную варева, сухарь и ложку. Спиридон устроился поодаль от всех и принялся споро работать ложкой. Кто-то, увидев это, отпустил шутку, и все громко захохотали. Спиридон глядел на них исподлобья. Он уже догадал, что эти мужики и есть варяги. О них ему приходилось слышать: всё больше какие-то сказки про ихнюю силищу, про ихнее мастерство ратоборцев и про ихнюю жесточь. Когда-то и Вержавляне Великие им дань платили.
6
Ладьи снова пошли по реке – против течения. Было пасмурно, прохладно. И слепни так не досаждали. Спиридон получше огляделся, сидя на своем месте. Гребцы были крепкие, ладно одетые, иные и босые, другие в мягких коротких сапогах. Некоторые скинули рубахи, и плечи их, спины были загорелые. На груди у всех висели на цепочках крестики и какие-то обереги на веревочках. У иных на руках и плечах синели рисунки. Спиридон их рассматривал. Вот – птица, раскинувшая крылья по спине. А вот переплетение растений, звериная морда. Огромный змей. Топор. Меч.
Спиридон поворачивал голову, смотрел, как эти рисунки движутся, будто оживают, ведь гребцы, не останавливаясь, работали веслами, вздымали их и опускали.
Спиридон сидел подле плотных тюков. На тюках стояла и вежа, в которой скрывалась девица. Спиридон ее высматривал… И она наконец высунула голову из вежи.
Оказывается, ее волосы были не черными, а темно-медными и глаза – голубыми. Видно, вчера у самого Спиридона все темнело в глазах. На ней сегодня был наряд бирюзового цвета. Спиридон узрел, что из тончайшей материи. На шее поблескивало монисто, в ушах – большие серебряные кольца. А волосы стягивала матерчатая полоска, вся изукрашенная каменьями, матово сиявшими в хмуром свете этого утра.
Она похожа была на некую княжну. И Спиридона одолевало удивление: яко вчерась она корм ему приносила?
Их глаза встретились.
– Не засматривай, пойке! – окликнул его остроносый Скари.
Спиридон взглянул на него, мерно качавшегося с веслом.
– Это дар нашему конунгу, – сказал Скари.
Плескалась волна, кричали чайки. Берега были высокие, крепкие, иногда каменистые. Леса тянулись то еловые, то сосновые, с белыми мхами. Наверное, там много ягоды, думал Спиридон. Течение покуда было такое же, как и на Днепре. Но река все же казалась ему другой. То ли из-за этих ладейщиков, то ли из-за того, что и сам он уже переменился… А может, из-за этой
Спиридон так и стал ее про себя именовать.
Гребцы были дружны и сильны, сноровисты, и ладьи ходко шли супротив течения. Быстрее, чем та ладья на Каспле, купца-то Василя Настасьича.
Нанесло дымом. Спиридон вспомнил реченное Скари, что в первой же веси его отдадут жителям.
А ему того не хотелось. И куда они плывут-то?