Родник Олафа

Он обернулся к Скари, тот смотрел, равномерно покачиваясь с тяжелым веслом. Спиридон кивнул ему. Указал на ладью, потом на реку, ткнул пальцем вперед, изобразил прошание. Скари покачивался. Жилы на его шее вздувались, лицо чуть краснело. Под мышками на черной рубахе белели соленые разводы. Светлые волосы были охвачены кожаным плетеным ремешком. В разрезе рубахи серебрился крестик.

– Что ты, пойке Рунки?

Гребцы поблизости заулыбались.

Спиридон продолжал указывать вперед и вопрошать.

Скари кивнул.

– Да, да. Туда идем… По реке. Будет селение большое, мы помним. Ржевка. Ты останешься там.

Спиридон снова пытался знаками вопросить, куда они идут дальше. Но Скари не мог взять в толк, чего он хочет, и Спиридон вернулся на свое место, успев заметить устремленный на него взгляд из маленькой вежи.

Ладно, будь что будет…

А запах дыма делался все сильнее, и уже наносило гарью пожара, а не дымом очагов. Брови гребцов содвигались. Впереди шла ладья с тем Сньольвом.

Его ладья уже повернула за излуку в елях, и вскоре из нее донесся звук рога. Кто-то протяжно трубил. Мгновенно на ладье Спиридона послышались отрывистые реп-лики. Первый ряд гребцов перестал грести, они стали быстро надевать кольчуги и кожаные латы с металлическими вставками, шлемы, иные мятые и поцарапанные, и, облачившись в воинскую снаряду[364], они брались за весла. За ними то же делали другие, и так пока все не защитились. Мечи и копья, луки лежали тут же, возле каждого. А круглые разрисованные щиты висели за бортами напротив каждого гребца-воя.

И на передней ладье уже сверкали шлемы и лоснились кольчуги.

Ладья Спиридона наконец обогнула еловый мыс, и теперь им стал виден высокий и голый берег, на котором догорали избы. Они плыли далее и видели валявшиеся подле обугленных бревен трупы людей, в одном месте лежала пестрая корова. Выбежала собака и помчалась к реке, высоко визжа, добежала и кинулась в воду. Потом выскочила на берег, уселась и стала себя вылизывать.

Первая ладья взяла к правому берегу. То же содеяла и вторая. Гребцы молча смотрели на погоревшее селение. То Ржевка, решил Спиридон. Но не сама загорелась, иначе люди мертвые не валялись бы всюду. Это поняли и мужи Сньольва.

Ладьи проплывали мимо. И тут стал слышен какой-то захлебывающийся лай-вой. Все поворачивали головы. И наконец увидели бабью фигуру. Она раскачивалась у погорелой одрины и так голосила. В другом месте появился ребенок в одной рубашке. Его кривоватые ноги были голые. Он стоял и молча глядел на ладьи с разноцветными щитами и драконьими головами.

Уже граяли и вились гавраны над сгоревшей Ржевкой.

Спиридон, поворачивая голову, следил за проплывающим скорбным обуглившимся брегом и вдруг встретился взглядом с серыми глазами Скари.

Спиридон сразу отвел взгляд и поежился… Ждал, что Скари его окликнет, велит товарищам своим править к брегу тому, чтобы высадить пойке. Но окрика так и не последовало.

Ржевка осталась позади, но еще некоторое время слышен был страшный тот захлебывающийся лай-вой.

Весла подымались и мерно опускались, бурлили в волжской воде. Ладьи уходили дальше и дальше, выше. И Спиридон расслаблялся… Вот же как оно бывает: одним скорбь и гарь, а другому – надежда.

На что он надеялся? А и сам толком не ведал. Снова мелькали мысли о каком-то чудном колодезе, который где-то на самом верху Волги и таится. Толковали же о том, что родник тот блуждает. И Ефрем Дымко баил то. Вот и ушел студенец от Днепра к Волге. А тама, может, к Двине подвинулся…

Хоть и неведомо, свершится ли даже и на роднике чудо, аще нету волхва Хорта и деда Мухояра?

Но позже Спиридон увидел зверя на берегу. Сперва решил, что это собака из Ржевки, хоть она сидела на другом брегу. Но уже внял: иная стать, иная масть. Волк стоял и смотрел на воду. Тут же один варяг схватил лук и пустил стрелу. Да волк сразу метнулся в сторону, остановился, глядя на ладью, – и Спиридону почудилось, что прямо ему в глаза, – и легко скользнул в заросли, скрылся.

Он вдруг вспомнил такое же появление волка на Каспле. То случайность али нет?

Он уже думал, что не случайность. Волк пришел еще на те его давние мысли о князе-оборотне и о неведомом волхве в Арефинских горах. Спиридон мыслил о том с особенным каким-то чувством… Вот волк явился и не оставляет его до сей поры.

Зарядил мелкий дождик. Варяги так и сидели в своих доспехах, и кольчуги, пластины металлические, шлемы тускло и влажно сияли, будто натертые жиром. Спиридон свернул покрывало и овчину, на которой лежал, чтоб не вымокли. Плечо ныло и дергалось. Повязка стала заскорузлой. Рубаха воняла спекшейся кровью. Но сидящие рядом варяги не обращали внимания. Гребли и гребли. От них исходила спокойная сила. Спиридон хотел бы что-нибудь делать, как-то участвовать в общем деле. Да так и сидел истуканом. Только и глядел направо и налево. Да косился на маленькую вежу. И ему блазнилось, что в щель та девица на него смотрит.

Вот бы ей казать Вержавск, Гобзу, Смоленск и Днепр. Смядынский монастырь. Да и поиграть для-ради нее на клаколах. Леонтий, верно, звонницу-то содеял добрую.