Родник Олафа

Дед еще ближе склоняется… Да тут слышны новые голоса, смех, ржанье лошади и тележный скрип. Кто-то подъехал к горе. И скоро наверх поднимаются Нездила с Нездилихой, все дочки, кроме Гостены. И еще кто-то. И Хорт Арефа. Он говорит, что отправил в землянку Мухояра Гостену, девка быстрая, мигом слетает. Мухояр Улей утирает мокрый лоб, глядит из-под нависших век на Хорта, легонько отталкивает мальчика ладонью.

11

К ночи у горы собрались многие жители окрестных весей. Из Белкина приехали на телеге со своей снедью. То же из веси на первом Арефинском холме. На телегах подъезжали старики со старухами. А мужики и бабы, парни и девушки, дети сами шли. Вокруг горы звучали оживленные голоса. Гостена прибежала, запыхавшаяся, с поясами для Мухояра и Хорта, и те препоясались. Хорт Арефа был в червленой накидке. На поясе – нож. Он еще давал мальчику утолить жажду из своей фляжки. Да только питие это жажду и распаляло. Жажду все узреть с высоты орлов… А сами орлы пропали. Небо было чисто. Куковали зегзицы. В отдалении скрипели-кричали журавли. От поля тянуло пшеничной сладостью. Перед ним мужики поставили несколько плетней, чтобы те удерживали колеса, коли докатятся. В кустах щелкал первый соловей. Завтра-послезавтра и вовсе замолчит.

Мухояр Улей спустился с горы, и скоро снизу послышалось женское пение:

Ай, Купала наш веселый,
Князюшка наш летний, добрый!
Напоять рожь росой,
Девок утренней красой.
А робяток ражей силой,
Баб да мужиков гобино!
Груе, груе, грудие росное!

И девушки, и парни подхватили, ударив в ладоши:

Груе, груе, грудие росное!

Гостена хотела все подойти к мальчику, но Хорт Арефа ей воспрещал. Сычонок расслабленно улыбался. Ему дивно хорошо было. Хорт Арефа ободряюще кивал ему.

Темнело по низинам, а здесь, наверху, еще было светло. И на макушках сосен рдели знаки солнца, но и они угасали. Над полем вставала тонкая пелена тумана. Сычонку так хотелось что-нибудь сказать, выкрикнуть али пропеть.

Как уже совсем стемнело и в небе, там, где кружились орлы, загорелись две бирюзовые звезды, Мухояр Улей повел людей на гору. С песней все всходили:

Перун да Лада
На горе купалися.
Где Перун купався —
Берег колыхався.
Где Лада купалась —
Трава расцилалась!

И другие снова выводили припев: «Груе, груе, грудие росное!»

И сердце мальчика сжималось. Эти люди, поднимаясь, смотрели на него, сидящего на самом большом камне, и кланялись сперва Хорту Арефе, а после – ему. И сердце его сжималось и сильнее билось, восходя к самому горлу многими словами, как рой пчел восходит к дуплу многими пчелами. И они жглись в горле.

И снова все было ясно как белый день. Сюда и шел Сычонок… Спиридон, сын Васильев из Вержавска, дабы стать вровень с волхвом горы Хортом Арефой, и его отцом Одинцом Серым, и дедом Ламарем Волчьегором, и прадедом срацином. В такой-то веренице мужей чуялась велия сила. И явилась она с востока.

Парни несли вербное деревце, всё в лентах и цветах. Мухояр указал им ямку, куда они его и поставили, придавив камнями. И девушки пошли вокруг вербы, взявшись за руки, запели:

Дай нам житцу да пшаницу,
Ляля, Ляля, наша Ляля!
В огороде, в сеножаце,
Ляля, Ляля, наша Ляля!
Ровны гряды да литы колосья,
Ляля, Ляля, наша Ляля!
Густо травы на укосе,
Ляля, Ляля, наша Ляля!

Во мгле светлели рубахи. На девушках и парнях были венки. По знаку Мухояра мужики приступили к добыванию огня.

И тут уже одни ребята запели:

Ой-дид-Ладо,
Ай, дид со младою,
Ой-дид-Ладо!
Огнь ратует!
Ой-дид-Ладо!

И они повторяли это бесконечно и все быстрее, громче. А мужики с Мухояром у одного конца веревки и во главе с Хортом у другого конца крутили бревнышко, вставленное в другое сухое бревно. Парни пели, мужики работали все быстрее, все быстрее. Пение ребят уже сливалось в один звук: «длдлдл!». И мальчик не выдержал и вдруг засвистел сычом. Во мгле сверкнула зубастая улыбка Хорта Арефы. Парни еще не расслышали и продолжали, но кто-то уже внял и смолк. И понемногу стало тихо. Только округлый, заунывно чарующий свист и был слышен. Все глядели на Сычонка.

– Оле!..

– Оле!..

Раздались возгласы. И пахнуло дымком. Мухояр Улей быстро наклонился и принялся раздувать затлевшуюся древесину, и его лицо с круглым носом озарялось сполохами… И наконец огонек вспыхнул. И тут все закричали. Дед перевел дух, сунул бересту в огонек и понес горящую к кострищу с дровами. И все снова затихли. А как занялись дрова, опять стали кликать.

Хорт воздел руки к небу и протрубил своим берестяным гласом: