Родник Олафа

Голова бела, борода сида.
По белым грудям ростилаитси.
Как те травы вкруг Ельши-озера, в кои не проплысть,
не попасть.
Ай, только певцу те воды под стать.
Ему озеро раскрывается.
Ай, да лодочку со певцом
Забирает в рукав и выпрастывает
Да в крины те белыя.
В лебединую стаю отай.
И ловитва та зачинается.
В струны гуселек яровчатых лебедей споймать,
Почерпнуть духа дивного да озерного.

Птицы видели, птицы слышали.

И не аз пею, а лебёдушки.
О колодезе,
Что лежит отай во глуби лесной.
Во глуби леса темного, мхами крытого.
Тот родник-студенец хладно чисто бьет,
Струи светлые, говорливые.
И с того студенца
На всю Русь бегут реки долгия,
Реки долгия, вельми сильные.
А одна река – Днепр река.
Ай да мощная и великая,
В Киев солнечный все бежит,
Да несет ладьи со мехами, воском, хлебушком.
И до моря самого до Русского,
В Константинов град, тот великий Цареград.
А ина река на восток идет,
Катит волны шелковистыя
К морю тому Хвалынскому.
То Итиль-река, Волга красная, многорыбная.
Волга птиц полна, Волга песенна.
А Двина на закат течет, в сторону фряжскую,
Да скрозь сосенки все янтарные,
Дубравушки птичьи, звериные.

На верху тех рек и стоит Смоленск.

Ай же ты, Ростислав-князь да стольнё-киевский!
И Смоленск твой град колоколенный да исхытренный.

Ермила Луч уста свои замыкает да наигрывает, гонит волны времени на честной пир, в очи пирующих:

И по рекам тем города стоят,
Как Смоленск – христианские.
Но задумали те поганые
Переклюкать[308]

мир,Веру светлую всю известь.
Да пойти на родник той, что с-под бел-горюч камня
Тремя струями по земле бежит.
И навесть на него заклятье свое поганское.
Наведем на него заговоры, пустим клочья шерсти
да звериныя,
Плюнем травами на три стороны.
И тогда вера та хрестьянская вся переменится.
Переменится да и вспять пойдет, во Киев-град и подалее,
К грекам тем со крестами да кадилами.
И задумали тое два балия, дед Мухояр Улей, русалец,
Да великой волхв Хорт Арефа, оборотень с гор
Арефинских.
А с собою взяли отрока, отрока хрестьянского,
Спиридона того Вержавского,
Отрока с речью-то запечатанной.
Чтоб егда тот родник сыщется,
Да отрока уста и отверзнутся,
Отверзнуть и жилы его молодеческия,
Жертвой в три горячие струи пусть бегут.
И то будет жертва поганская.
На восход, на закат, да на полдень.
И пошли они да вверх по Днепру.
А и мы да пойдем в терему-то княжеском,
Аки в ладье велией!

И слушатели глядели друг на друга и на Ермилу Луча, качали головами. А голос гусляра все креп. И в своей песни сказывал старик все вспять.