Родник Олафа

И уже тянуло от Днепра прохладой. Пролаяла собакой летучей Переплутом цапля. Ударил в воде хвостом бобер. Солнце угасало на макушках высоких елей с золотыми шишками. Мальчик встал и прошел в тростниках, потом взобрался на другой ярус берега. Тут было ровно. Всюду пестрели цветы. Открывались просторы противоположного берега. Вдали, над лугами, плавно возвышался холм, и на том холме стояла весь. Тонкие дымки вверх струились, озаренные солнцем. Что за весь? Далёко ли они с дедом забрались?

И макушки елей померкли. И дымы почти полностью посерели, только в самой выси еще чуть мерцали… да и перестали. Наступала ночь.

А дед не возвращался.

Вдруг кто-то чисто свистнул. Мальчик оглянулся. Свист повторился. Спиридон уж надумал и ответить, да в это время как раз из орешника и вышел олень. Он озирался, поводя рогами, прядал ушами, сгоняя комаров, мальчика и не замечал. И – вновь издал удивительно сильный и чистый свист. Мальчик даже тихо рассмеялся. Вот не думал не гадал, что олень-то так умеет. И тогда и он посвистал ему сычом. Олень сразу застыл, заметив мальчика. Видать, сильно поразился, узрев заместо маленькой птицы – такого-то Птенчика. Мальчик снова прыснул, справился со смехом и еще раз посвистел – долго и округло, таинственно. И олень подался к нему, наверное, чтобы получше рассмотреть это чудо.

Как вдруг раздался настоящий хохот.

Мальчик вздрогнул, оглядываясь. А олень от неожиданности присел на задние ноги. Хохот повторился, и олень, передергивая шкурой, вздымая короткий хвост, побежал прочь, легко неся свою великую корону. Скрылся. А хохот шел от одинокого раскидистого дуба. Мальчик смотрел на него во все глаза. Дуб хохочущий – такого и в сказках бабиных не было. Вот бы баба Белуха подивилась… А дуб снова хохотал. Он, конечно, видел мальчика. Над ним и потешался?

– Эй, чего ты?! – чуть не крикнул Спиридон, да не смог.

Покрываясь мурашками, он медленно пошел к дубу. Против воли – а шел. Будто его манило что, притягивало. С реки пронесся ветерок, и густая листва дуба зашумела, вот как будто пошевелил он всеми своими пальцами. Мальчик остановился. Нет, пойду, сказал себе и, перекрестясь, медленно зашагал в траве, уже повлажневшей от начальной росы. И уже совсем был близко от того дуба, как с него сорвалась большая сова, полетела сперва к мальчику, да резко отвернула и взмыла ввысь со слабыми первыми пятнышками звезд, сделала круг над дубом и снова захохотала, да с дурашливым повизгиваньем, всхлипом, чихом. Спиридон такого еще никогда не слышал. Разинув рот и задрав голову, он следил за темным силуэтом птицы. А сова смеялась самозабвенно, взахлеб и улетала дальше, в сторону, пока не скрылась за макушками леса, но и оттуда еще долго доносились звуки ее поистине скоморошьей песни.

Мальчик приблизился к дубу и протянул руку, осторожно коснулся его мощной морщинистой коры. Дуб был как целый терем. Под ним лежали сухие листы и сучки, и мальчик сел, прислонился спиной к нему, почуяв тепло и спокойствие. Нет, недаром же все дубы в почете и славе у Мухояра.

Дед Улей чудной, непонятный, иногда страшноватый, может и пристукнуть своей крепкой рукой. И как глядит из-под нависающих век, только белки и бликуют. И будто чего такого видит, а остальные нет. Но, выходит, он спас Спиридона. Да, для-ради своей надобности. Так и мальчик того жаждет. И сейчас ему помнилась та вода сладчайшая из лагвицы родника, и как он нагибается, зачерпывает воду и пьет со звездами или солнечными бликами, а там и уста его отверзаются, яко раковины плотно закрытой жемчужницы, и оттуда посыплются жемчугами слова: о Вержавске, Гобзе, лошади Футрине, о плотах отца Возгоря и его сотоварищей Страшко Ощеры да Зазыбы Тумака одноглазого, о страшном нападении на Каспле, о купце Василь Настасьиче да о селе Каспля, о Смоленске, Смядынском монастыре Бориса и Глеба, о Немыкарях, Стефане, о дочках Нездилы Дервуши и Нездилихи, о горе Перуна за лесом Перунским, об огнях и цветах купальских, о клюсе, приготовленном для-ради жертвы, и о полоске той зари… О Хорте Арефе еще. Неужто он так и оставил их, Мухояра с мальчиком? Оставил, а не идет по следу?..

Какой же след на воде? Их следы давно утекли к Смоленску, а то и к самому Киеву, а там и растворились в море Русском… или повели к Цареграду.

Бают, что чрез то море можно и до самого Ерусалима добресть. Неужто не лжа?

И вот по этой самой воде, что внизу течет меж травами и глинами, ивами и цветами?

«Вав!» – снова небесная собака пролаяла.

Ведь то цапля. А Мухояр баит, что Переплут летает, перекувыркивается в воздухе над житом, брызжет росой с загривка, посевы охраняет…

Так и задремал мальчик под дубом, а разбудил его вой. Он сразу вскочил. Огляделся. Было темно. Над дубом горели звезды. По лугу стелился туман. Он поежился от холода, зевнул два раза. И как вой повторился, вышел из дубового шатра и поспешил на звук. Вой шел в стороне от реки. Может, Мухояр сам заблудился? Мальчик пробирался по травам, и уже колени его были сырые, намокали онучи, лапти.