Родники рождаются в горах

Хаджимурада ее слова подзадорили: ему не терпелось посмотреть — что под брезентом.

— Мир дому твоему! — сказал Хаджимурад Лабазану и протянул ему руку.

— Да пусть светится твой очаг, — ответил Лабазан приветливо, пожимая руку цибилкулца.

— Я собираюсь сделать матери памятник… — начал Хаджимурад.

— Это Хаджимурад из Цибилкула, — сказала Шарифат. — Его мать умерла, когда ему было три дня. Он тоже каменщик. — Шарифат очень хотелось, чтобы Лабазан показал свою работу.

— Каменщик?! — удивился Лабазан. Недоверчиво улыбаясь, он оглядел Хаджимурада с ног до головы.

— Я еще не настоящий мастер, — пояснил цибилкулец. — Отец мой — каменщик. Я у него учусь. — Хаджимурад все ближе подходил к камню, накрытому мешком.

— Подожди, подожди. — Лабазан уставился на Хаджимурада, моргая красными веками. — В Цибилкуле у меня есть друг, мастер Жамалудин.

— Так я его сын!

— Сынок мой, почему ты об этом мне сразу не сказал? — Лабазан вытер руки о штаны. — Такого мастера, как твой отец, найти трудно. Он знает язык камня, скалы говорят с ним, открывая ему свои тысячелетние секреты. Жамалудин немногословен, не хвастлив. Будь у него другой характер, давно прославился бы, как кубачинские златокузнецы, по всей стране.

Хаджимурад старался вставить слово, но Лабазана нельзя было остановить.

— А его отец, твой дед Хамзат, дай бог омовения его грехов! В тридцатые годы на строительстве моста через аварское Койсу, потом на Гергебельской ГЭС мы вместе работали. Я, мальчишка-сирота, к счастью, попал к Хамзату в помощники. Сначала я слушал стук его молотка, как песню. Но потом наконец он принялся меня учить. Дай бог, чтобы душа его обитала в раю, он передал мне свое мастерство. Вот уже я и сам старик, одной ногой в могиле, но каждый раз, когда берусь за молоток, я вижу руки Хамзата, слышу его слова: «Работа — лицо мастера, зеркало его».

Лабазан перевел дыхание.

— Чтобы понять, дети мои, этого человека, надо было его видеть, работать с ним бок о бок. А еще он велик тем, что не только в совершенстве владел мастерством, но умел учить других.

Лабазан помолчал. Сморщив лицо, опустил голову, будто прислушиваясь к чему-то, махнул рукой и сдернул брезентовый мешок.

— Я не люблю показывать незаконченную работу, потом будто руки меня не слушаются, не получается так, как я хочу.

— Ого! Вот это искусство! — воскликнул Хаджимурад.

Ему было приятно, что Лабазан при Шарифат хвалил его дедушку и отца. Сердце прыгало от счастья, словно танцевало лезгинку в груди. «Пусть она поймет, что мы, каменщики, не такие уж незаметные люди. Пусть слышит, как люди преклоняются перед нашим мастерством».

А Шарифат опечалилась — сама себе она показалась маленьким камешком рядом с высокой горой. «Через несколько лет и Хаджимурад станет прославленным мастером, как его отец и дед. А я? Что будет со мною?»

Лабазан заговорил снова:

— Я думаю, ты скромничаешь. В твоем возрасте мужчины рода Хамзата самостоятельно строят дома, И ставят свой родовой герб…

Почему-то от этих слов на сердце у Шарифат стало легче.

— Есть герб. Молоток, — прервала она.

Хаджимурад не стал поддерживать этого разговора.

— Кому будет поставлен этот памятник? — спросил он, рассматривая орнамент на камне.

— Нашему первому коммунару, командиру красных партизан Исалаву, — объяснила Шарифат, не дожидаясь ответа Лабазана.

От дома Багжат донесся треск мотоцикла.

— Вабабай, мы совсем забыли! — смутилась Шарифат.

— Я должен ехать домой, — сказал Хаджимурад.

— Он опаздывает в школу, — добавила Шарифат, посмотрев на дорогу.

Лабазан развел руками.

— Что ж поделаешь, дай бог уезжающим доброго пути, остающимся доброго здоровья! Передай моему другу сердечный салам! — Лабазан и Хаджимурад пожали друг другу руки.

Выведя на дорогу мотоцикл, Багжат изо всех сил нажимала на сигнал. Ибрагим стоял поодаль.

— Если бы не Ибрагим, то и за неделю не починила бы, — сказала Багжат, заводя мотоцикл. — Он добрый. Всякому рад помочь. — В голосе Багжат звучал вызов.

— До скорой встречи, Ибрагим! — Хаджимурад протянул Ибрагиму руку.

— Счастливой дороги, Хаджимурад! — сказал Ибрагим, а про себя подумал: «На спине нежданного гостя — золотая печать», — недаром так говорят горцы. — Поскорее бы увидеть твою спину, Хаджимурад!»

— Я жду, Шарифат! — торопила Багжат, и только тут Ибрагим понял, что обе девушки едут провожать цибилкулца. Сердце его будто камень придавил. Если бы он только знал, что Шарифат поедет тоже, он никогда бы не стал чинить эту дурацкую тарахтелку! Шарифат ведь ему сказала: «Хаджимурада повезет Багжат».

Шарифат оказалась между двумя огнями, как легкая стружка. Она с невольным сочувствием посмотрела на Ибрагима, угадав его печаль, потом перевела глаза на Хаджимурада. Багжат уловила растерянность на лице подруги.

— Садись! Садись! — сказала Багжат с притворной бодростью. — Мне же еще в район ехать. Неизвестно, когда справлюсь.

Ибрагим плохо ее слышал. «На моих глазах Шарифат села позади Багжат, а потом переберется в люльку к Хаджимураду». Сердце его готово было разорваться от ревности.