— Не хотела бы я быть сегодня на месте Ибрагима, — шепнула Багжат. — Мы едем по его сердцу! Починив мотоцикл, он словно ключ от дома отдал вору.
Хаджимурад заметил, что Шарифат, устроившаяся позади Багжат, легонько ущипнула подругу. Багжат смолкла.
Мотоцикл несся по шоссе. Ветер бил в лицо, брызги камней летели из-под колес.
По обе стороны дороги колыхалось зеленое море пшеничных полей. Выше поднимались горы. Хаджимурад различал небольшие аулы, прятавшиеся в скалах.
Аулы и похожи между собой, как орлиные гнезда, и в каждом — свое, особое, неповторимое. Перед одним сверкает горное озеро, лужайки вокруг пестреют от выстиранного белья. В суровых скалах, нависших над тем аулом, темнеют пещеры, как разинутые пасти зверей… Этот аул зигзагом разделяет горная, говорливая речка.
— Горный край мой! Как ты хорош! — крикнул Хаджимурад, но его не услышали.
«Если и в том, и в другом, и в этом ауле нет нашего родового герба, он будет, — мечтал Хаджимурад. — Я построю дома по всему нашему краю и колхозникам и рабочим. На каждом доме оставлю наш знак — молоток»…
— Как ты себя чувствуешь? — нагнувшись к его уху, крикнула Багжат.
Хаджимурад будто очнулся от сна.
— Что? — отозвался он. — Хорошо! Хорошо очень.
Багжат умело и решительно вела свой мотоцикл, плавно тормозила на поворотах и спусках, ловко объезжала камни.
«И где это она так научилась? И смелая такая и очень хорошенькая».
Хаджимурад бросил взгляд на Шарифат. Она как-то невесело улыбнулась. Он никак не мог придумать, чем бы рассмешить девушку, сковывала робость, да и ветер мешал. «Все равно ничего не расслышит».
Теперь мотоцикл мчался по дороге между полей Цибилкула. Работавшие в полях с удивлением наблюдали невиданную картину: две девушки — одна за другой на мотоцикле, а в коляске — Хаджимурад. Среди колосящейся пшеницы Хаджимурад уже не видел ни одной согнутой спины. Все колхозники стояли, выпрямившись, и смотрели вслед мотоциклу.
Жамалудин, увидевший сына издали, недоумевал: «Я оставил его в скалах, а он — уже на мотоцикле. Кто эти девушки, которые ничего, видно, не боятся?» Каменщик так и застыл с молотком в руке.
— Раньше мужчины крали девушек, бросив на седла, — услышал он насмешливый голос Хирача, — теперь девушки умыкают мужчин, засунув в люльку мотоцикла!
Жамалудин не сразу нашелся.
— Да, Хирач, изменилось время, — вздохнул он.
Хаджимурад попрощался с подругами, не поднимая головы, шел к дому. Ему было невесело. Хотелось бы еще поболтать с девушками, ведь непринужденного разговора не получилось. Побаивался он и отца — как бы не отругал за опоздание на занятия.
…Жамалудин вскоре снова увидел сына — с портфелем в руках, Хаджимурад бежал в школу. «Что с ним делается? Изменился мой Хаджимурад!»
— Притомился, брат мой? — услышал каменщик притворно участливый голос Хатун.
— Коли с утра устану, как же буду работать вечером? — ответил Жамалудин, с сердцем ударяя молотком по камню.
— А Хаджимурад где был? Его привезли девушки на машине. — Хатун во все глаза смотрела на Жамалудина.
— Не знаю, Хатун, куда Хаджимурад ездил. Я работаю. Сын мой уже взрослый. Думаю, у него друзей довольно — и девушки и мальчики найдутся.
Убедившись, что Жамалудина от работы не отвлечь, Хатун поправила кувшин с водой за плечами, пошла к дому.
— Что, Жамалудин, сватовство не вяжется? — спросил Хирач, поднося Жамалудину ведро раствора.
— Какое сватовство, Хирач? — удивился Жамалудин.
Хирач ехидно усмехнулся.
— От людей ничего не скроешь, Жамалудин. Нет в ауле человека, который не слышал бы звука чаганы[26]
, на которой играет Хатун. Очень хочет видеть свою внучку Хузайпат за Хаджимурадом.— Валлах, не знаю я ничего этого, брат Хирач! Если от меня будет зависеть, женю сына, когда он на ноги встанет. Но коли сегодня он мне заявит, что нашел невесту, я не положу валун поперек дороги. Время покажет, Хирач, Предсказывать еще рано, — говорил Жамалудин.
Камни один за другим ровно ложились на стену… Вечером Жамалудину пришлось долго ждать Хаджимурада.
— Почему ты задержался, сын мой? — с беспокойством спросил отец. Он весь день готовился к серьезному разговору с Хаджимурадом.
— Комсомольское собрание было, отец, — коротко объяснил сын. Он медленно прошелся по веранде, осторожно положил портфель. По его глазам Жамалудин понял, что ему грустно и хочется помолчать.
«Ну что ж, поговорим в другой раз, — решил Жамалудин. — Неприятности какие-то. Может быть, на комсомольском собрании его ругали за опоздание. Печаль на сердце от лишних слов, как вата от воды, тяжелеет…»
Хаджимурад поел, и, пожелав отцу спокойной ночи, отправился спать.
— Пусть утро будет светлое, сын мой! — сказал Жамалудин и потушил свет.
У Хаджимурада в душе бушевала буря, но, как только он положил голову на подушку, глаза мгновенно слиплись. Уставшее за день тело нежила мягкая постель…