Родники рождаются в горах

— Вы только посмотрите, какие нитки выбрала девочка: красные, зеленые, желтые, коралловые, голубые. Темно-синих и черных нет совсем. Глаза ребенка видят только светлое и яркое! — поясняла она.

— Я не люблю черных ниток, — сказала Шарифат. — А почему — сама не знаю.

— В детстве мир кажется светлым, — говорил счастливый Алиасхаб.

Душу матери как будто солнечный дождь освежил. Шарифат постелила ковер перед кроватью отца.

— Что ты, доченька моя! — возражал Алиасхаб. — Неужели ты думаешь, что я твою первую работу буду топтать ногами?!

— Я его повешу над кроватью, — заявила Супайнат. Позже всех в дом Алиасхаба пришла мать Ибрагима, у нее под мышкой все увидели желтый шелковый платок. Выбрав удобный, по ее мнению, момент, Алифат шепнула Супайнат:

— Давно я хотела вам сказать, но никак не решалась. Если суждено этому, мы хотим соединить судьбу вашей дочери с судьбой нашего сына.

— Молчите об этом! Алиасхаб услышит, всех разгонит. Он не признает сватовства. Говорит, пусть сама, когда станет взрослой, выбирает себе мужа.

— Мы не собираемся, Супайнат, насильно связывать их. Но мы хотим, чтобы Шарифат со временем вошла в наш дом. Нам было бы спокойнее, если бы вы сейчас дали слово.

— Ой, сестра Алифат, это не так просто! Молоко надоить — небольшая работа, да обратно не вольешь. Слово дать легко, взять обратно трудно. Мы не знаем, что скажет наша дочь, когда станет взрослой. Если суждено, хоть стальные стены возведем между ними — помешать не сможем. Пусть все-таки подрастут дети! — Супайнат ласково выпроводила мать Ибрагима.

На другой день в ауле только и разговоров было о ковре, который соткала девочка ростом не выше недоношенного теленка. Одни предсказывали, что из нее выйдет такая же мастерица, как сама бабушка. Ведь бабушка Равзан заставляет плясать шерсть на веретене, а нитки на станках у нее переговариваются.

Другие, многозначительно подмаргивая, шептали: «Мы знаем, как она ткала ковер! Бабушка работала, а та только бралась за куры́, когда замечала, что во двор входят люди. Стоило гостям отвернуться, бабушка занимала место у стайка. Они хотят, чтобы Шарифат уже с малых лет считалась мастерицей. Чего только люди не придумают! А моя дочь останется в девушках. Я ее всегда ругаю перед людьми, не умею хвалить!»

Одна хитро щурила глаза:

— Недаром горцы говорят: «Бери не ту, которую расхваливает мать, бери ту, что хвалят люди!» Думаете, хитрости бабушки Равзан незаметны? Слава богу, у людей тоже голова на плечах и в ней не хинкал варится!

Самая злая только махнула рукой:

— Недаром безлошадник сладкоречивый верхом едет. Скромный хозяин лошади семенит пешком! Куда нашим дочерям до их Шарифат. Ее уже на вершину горы подняли.

Шахрузат клялась, что видела своими глазами: Шарифат все соткала сама.

— Говорите дуракам, что девочка, у которой нет сил удержать в руках большой клубок шерсти, могла соткать ковер! — возражали хором.

Но как бы там ни было, женщины аула под любым предлогом забегали в дом Алиасхаба и любовались ковром. Окна многих домов светились в эту ночь. Матери приводили дочерям Шарифат в пример, ругались с мужьями, что те мало заботятся о дочерях, не подражают Алиасхабу. И каждая мать, когда дочка шла по воду, давала ей в руки начатые носки, варежки. Хистаман порвала несколько цветных ниток, небрежно бросила их на платок дочери: «Пусть люди думают, что она тоже ткет ковер!»

Постепенно шум утих, был заглушен другими событиями повседневной трудовой жизни.

…Бабушка водила Шарифат к прославленным мастерицам, приговаривала:

— Считай, что день пропал, если ты не научилась чему-нибудь новому. Стоячая вода протухает. Перенимай все что можешь у старших.

Шарифат никак не могла привыкнуть к темным цветам. Но бабушка и здесь пришла ей на помощь. «Жизнь людей, внученька, состоит не из одних светлых дней. Иголка, которой шьют наряды для невесты, иногда шьет и саван!»

— Удивительный ты человек, Шарифат! — повторяла Багжат. — Порой веселая, радостная, как сотканный тобою же ковер. А порой молчаливая, скрытная, как сундук твоей бабушки Равзан, запертый на несколько замков. Часто мне кажется, что я знаю не одну Шарифат, а двух.

— Ты верно говоришь, Багжат. Я сама в себе не могу разобраться. Мне самой кажется, что в сердце у меня уживаются двое. Один человек веселый, восторженный, стоит крикнуть «пшшт!» — он взмахнет крыльями и улетит. Другой мрачный, задумчивый. Что же, дорогая Багжат, я могу поделать с собой?!

— Не знаю, что тебе мешает быть всегда веселой. У тебя такие хорошие родители, в руках редкое мастерство. Учишься ты хорошо! Все тебе удается.

— Какие только мрачные мысли не приходят в голову.

— Например, какие же это? О чем?