Родники рождаются в горах

Хаджимурад, далекий от мысли, что Хузайпат теперь относится к нему по-иному, считал: подруга его отказывается идти в горы из-за неизменной спутницы — бабушки Хатун.

— Старики учат нас уму-разуму! От них — все только хорошее, — уговаривал девушку Хаджимурад. — Ты должна радоваться, что бабушка идет с нами.

Хузайпат со слезами на глазах стояла на своем.

Хаджимурад даже рассердился:

— Ты должна помнить: не на базар мы идем! Это заранее намеченная встреча.

Хузайпат крыть было нечем, и она согласилась…

С вершины горы звезды казались ярче и ближе. Сюда доносились запахи трав и созревающих колосьев. Полная луна с завистью смотрела вниз, досадуя на свое одиночество. На горе — границе двух районов — в полночь встретились друзья — школьники Горчока и Цибилкула.

Вчерашние девочки и мальчики сегодня получили путевки в жизнь: «Вы стали взрослыми, сами выбирайте себе пути!» Ощущение свободы радовало ребят и немного пугало. Ручейки грусти звенели в сердцах, все время нашептывали, что где-то там, в школе, в саду под деревьями, в беспокойных волнах реки потеряно детство и его не вернуть! У иных грудь распирало от гордости: они уже взрослые люди, любая работа по плечу! Если бы им крикнули: «Расщепляйте эту гору!» — они бы радостно ответили: «Сейчас!»

Каждая травинка под ногами, каждый камешек со скалы, любая звезда с неба пели:

О чем ты, моя пора,
О чем ты поешь, весна?
Не мне ли, морская волна,
Не мне ли кричишь «ура»?
Весеннюю колыбель
Качает напев ручья…
Слава тебе, весна!
Слава тебе, человек!
Я на этой горе!
Как сама весна,
Я царица года —
Перед миром вольна.

Молодежь любовалась звездами, радовалась полной луне, дышала родным запахом горных лугов, а гора, многое повидавшая за тысячи лет, пролетевших над нею, казалось, говорила:

— Знаете ли вы, что такое зрелость? Зрелость — кипучее вдохновение, творческий труд. Глаза людей творческого труда всегда зажжены — пусть небо покрыто тучами, им кажется: сияет солнце. Зрелость — это горение. Пусть в лицо ударит снежный вихрь, лесной прохладой обернется он для тех, кто душою горит. Зрелость — это сила! Для сильного нет ни высоты ледяных гор, ни глубин штормовых морей. Зрелость — бешеная, горная река; если ее направить по правильному руслу — заработают сотни электростанций, зажгутся земные звезды, огненным ручьем польется сталь. Зрелость — это борьба! Борьба за правду, за мир, за счастье. В жизни не только ясные летние дни, теплые звездные ночи, порой давят и черные тучи. Впереди — не только проторенные дороги. Есть тропинки, вьющиеся и к вершинам гор, и сбегающие в глубь ущелий. Прославьте же свою зрелость трудом!

И как два бурных потока, столкнувшись, гремят и искрятся, так зашумели, встретившись, выпускники двух школ. Взметнулась песня.

Орлы и ласточки удивлялись необычному в ночную пору шуму. Грянуло эхо. Очнувшиеся от сна зеленые ящерицы спасались в расселинах от танцующих ног…

Наплясавшись, напевшись вволю, нарушители ночной тишины присели отдохнуть. Полились тихие разговоры о школе, об учителях, вспыхивал смех, вспоминали что-то забавное. Несколько пар отделились от всех, шепча заветные слова о будущем.

Хаджимурад, как только увидел Шарифат, постарался оказаться с нею рядом. Но девушка упорно не замечала его умоляющих глаз. Грустные стрелы взглядов юноши летели мимо. Она ни на шаг не отходила от Багжат.

Ибрагим даже не делал попыток подойти к Шарифат, он изо всех сил прикидывался, что не видит ее. Засунув руки в карманы, он то сжимал, то разжимал кулаки — сегодня Ибрагим ненавидел Хаджимурада особенно остро.

Для влюбленного сердца нет ноши тяжелее, чем ревность.

Хаджимурад холодность Шарифат толковал по-своему: «Скорее всего она боится Ибрагима, поэтому не хочет говорить со мной!»

— Хаджимурад, мы отыскали для тебя камень… — сказала Багжат, нарушив общую скованность.

— Какой камень? — удивился Хаджимурад. Ему было так грустно, что он обо всем забыл.

— Ты же говорил о камне для памятника. Мы его отыскали. Это совсем близко отсюда. — Багжат вопросительно посмотрела на Шарифат.

— Не ночью же идти, утром посмотрим, — проговорила Шарифат.

— Утром я хотел полюбоваться твоим ковром! — возразил Хаджимурад.

— Почему ты говоришь «твой ковер». Он общий!

— Иногда я слышу от тебя странные слова, Шарифат! — Багжат пожала плечами. — Пока ковер не был готов, ты нам даже взглянуть на него не разрешала, а теперь говоришь — общий.

«Она даже не хочет повести меня к камню», — с горечью подумал Хаджимурад.