Родословная советского коллектива

Упомянутое Лебоном чудовище с крылатым туловищем львицы с женской головой и грудью обитало на скале возле Фив и задавало въезжающим в город молодым мужчинам немудреную загадку: «Что утром о четырех ногах, в полдень о двух, а вечером о трех?» Затруднившиеся с ответом погибали. «Человек», — сказал Эдип. Раздосадованная его догадливостью дочь Ехидны впала в ярость и свела счеты с жизнью, бросившись со скалы. Избавившиеся от злобного покровительства жители Фив наградили Эдипа рукой вдовствующей царицы Иокасты и владычеством над городом. Радости это, как известно, не принесло. Неудачно, на наш взгляд, уподобив тайну притягательности социализма «трудноразрешимой» загадке Сфинкс, Лебон подсказал возможное направление раскрытия этой тайны. А именно: поставить под сомнение факт ее существования. Согласно проницательному Бердяеву, напомним социализм большевистского образца завоевал умы и сердца многих обещанием построить «царство социальной правды и справедливости»[3-141]. Зиждилась ли привлекательность посула на экстраординарной новизне?

Заглянем в древнейший нормативно-правовой акт, регулировавший поведение жителей одного из старейших государственных образований, — кодекс Ур-Наммы (2112—2094 гг. до н. э.), основателя III династии Ура в Древнем Шумере[3-142]. В мифопоэтическом прологе кодекса царь — божественный избранник провозглашал установление в стране завещанных богами законов «правды и справедливости». По заверениям специалистов, навершие несохранившейся каменной стелы, где изначально был выбит кодекс, венчал символический барельеф «инвеституры» — бог Луны Нанна вручает Ур-Намме кольцо и жезл — знаки царской власти и суда. «Фигура круга считалась символическим отображением шумерского концепта ни-ги-на (истинного-постоянного-цикличного), т. е. кольцо или круг олицетворяли цикличность времен. <...> Символом же соразмерности шумерской правовой категории ни-си-са (справедливого-равного-правосудного) считался жезл (скипетр царственности, пасторский посох, измерительная палка землеустроителя)»[3-143]. На хранящейся в Лувре стеле с кодексом царя Вавилона Хаммурапи, созданном к концу его правления (1755—1752 гг. до н. э.), солнечный бог Шамаш вручает правителю те же знаки властных полномочий. Хаммурапи же в прологе обязуется облагодетельствовать подданных, «дабы справедливость в стране была явлена беззаконным и злым на погибель, дабы сильный слабого не притеснял».

«Формула» защиты бедных и слабых в законах властителей Шумера, Вавилона и Ассирии все же не позволяет назвать Ур-Намму, Хаммурапи и их коллег провозвестниками законодательно предписанного «государственного человеколюбия». По мировоззрению древних обитателей Месопотамии, «единственно подлинное суверенное государство, независимое от любого внешнего контроля, есть государство, учреждаемое самой Вселенной, государство, управляемое собранием богов. <...> Боги в этой стране владеют землей, большими поместьями. Наконец, поскольку человек был создан специально для блага богов, его назначение заключается в служении им. Поэтому ни один человеческий институт не может иметь своей первичной целью благоденствие своих членов. Он должен в первую очередь способствовать благоденствию богов»[3-144] (курсив наш. — А.Д., Д.Д.). Эта оценка крупнейшего американского исследователя Торкильда Якобсена, казалось бы, не согласуется с царскими прокламациями о восстановлении утраченного при прежнем властителе имущества и статуса свободного общинника. Не будем спешить с выводами.

«Играя роль посредника и одновременно соединителя божественных и земных законов, царь транслировал по всей стране переданные ему богами сакральные нормы с помощью своих социальных реформ, описанных в т. н. «кодексах интронизации», путем издания указов о справедливости — «амарги»[3-145]. Масштабы и эффективность подобных указов неизвестны. Возможно потому, полагают некоторые знатоки, что служили идеологическим обоснованием царской власти и не имели юридической силы. Декларируемая в дни ритуальных празднеств весеннего равноденствия защита немощных и незаслуженно обиженных демонстрировала не собственно царскую, а божественную заботу о людях, делегированную высшими силами земному властителю. Человек — слуга богов при безоговорочном принятии их персонифицированной в царе абсолютной власти мог рассчитывать на милость «хозяев». «Путь послушания, службы и почитания есть путь для обретения защиты; это также путь к земному успеху, к высочайшим ценностям месопотамской жизни: к здоровью и долголетию, к почетному положению в общине, к богатству и обилию сыновей»[3-146]. Претерпеваемые и творимые людьми обиды расценивались жителями Месопотамии как инспирированные дьяволами злодеяния, удержать и спасти от которых могут лишь боги: личные, персональные и великие, коим они подотчетны. Иными словами, справедливость и праведность в человеческих делах воспринимались как решение и милость богов.