Родословная советского коллектива

Именно «чувство страны», вера в конечное торжество социальной справедливости были тем «неким третьим», что превращало небольшую группу посторонних людей в «социальное единство, построенное по социалистическому принципу», как Макаренко называл коллектив. Г. Зиммель, хотя и сомневался, что социальная общность представляет собой объективацию «неуловимой межсубъектной субстанции»[6-8], источник группообразования предлагал искать именно в ней. «Границу собственно социальной сущности, не исключено, можно увидеть там, где взаимодействие личностей между собой состоит не только в их субъективных состояниях и поведении, но и создает объективное образование, которое обладает известной независимостью от отдельных участвующих в нем личностей. Если возникло объединение, формы которого продолжают существовать и тогда, когда отдельные члены из него выходят, а новые в него вступают, <...> если выработались формы права, нравов, общения, к которым присоединяется и должен присоединиться всякий, вступающий в известное пространственное сосуществование с другими, — значит во всех этих случаях существует общество, а взаимодействие сгустилось и превратилось в тело, что и отличает это общественное взаимодействие от того, которое исчезает вместе с непосредственно участвующими субъектами и их моментальным поведением»[6-9].

Этот по-немецки громоздкий, хотя и с сокращениями процитированный фрагмент «Социальной дифференциации» — логически изящная проблематизация «ясного и очевидного», по Сорокину, «метода вычитания». «Отнимите от общества его элементы — индивидов — и общество исчезнет. Без индивидов общества людей не создашь, как без элементов любой вещи нельзя создать эту вещь»[6-10]. Банально, но верно. Без сосуществующих в пространстве и времени людей понятие «общество» теряет смысл. Верно и то, что «сосуществование» предполагает «взаимодействие», т. е. ситуацию, «когда изменение психических переживаний или внешних актов одного индивида вызывается переживаниями и внешними актами другого (других), когда между ними и другими существует функциональная связь»[6-11]. Согласны, «где нет этой тесной функциональной и причинной связи, там нет и коллективного единства, а есть простая пространственная близость и сосуществование ряда отдельных единиц или единство не реальное, а мнимое»[6-12]. Но следует ли отсюда, что «для объективного исследователя такое основание является достаточным и необходимым»[6-13] (курсив наш. — А.Д., Д.Д.) не только для мимолетного возникновения, но для устойчивого существования «коллективного единства или реальной совокупности», как называет Сорокин социальные группировки разного рода? Он дает однозначно позитивный ответ на заданный себе вопрос и даже подчеркивает: функциональная взаимозависимость — «единственное основание для образования всякого реального коллективного единства»[6-14].

«Достаточность» и «единственность», казалось бы, исключают необходимость дальнейших поисков механизмов превращения совокупности людей в социально различимую общность. Однако Сорокин большое внимание уделяет факторам сохранности и воспроизводства ситуаций взаимодействия. Точкой отсчета он избирает систему индивидуальных потребностей, удовлетворение которых требует поддержания контактов с некими «другими», заинтересованных в чем-то схожем и недоступным в одиночку. Но сказанное не означает, что такие близкие потребности возникли и могут быть исчерпаны здесь и теперь, в ситуации одномоментного контакта. Даже кратковременная и быстро «рассасывающаяся» очередь чревата возможностью возродиться: «нечто третье» в виде голода и жажды не подлежит однократному насыщению. Не случайно сам Сорокин заговорил о сближающих людей «символических посредниках».

Теоретически Сорокину ничто не мешало признать мечту о всеобщем благополучии «посредником», объединившим людей в стремящийся ее реализовать «рабоче-социалистический коллектив». Ему, несомненно, была знакома главная книга одного из родоначальников социологии в Германии Фердинанда Тенниса (1855—1936) «Общность и общество», первое издание которой в 1887 г. вышло с подзаголовком «О коммунизме и социализме как эмпирических формах культуры». Нет возможности пересказывать этот объемный труд, хотя именно в нем, уверены, содержится первый и пророчески верный теоретический проект социалистического коллектива как «эмпирической формы культуры». Формы, реальность которой зафиксирована Сорокиным как «знамение времени», здесь — общественное явление, характеризующее социально-психологический потенциал постреволюционной российской действительности.