Родословная советского коллектива

Автоматическое воспроизводство совершаемых или наблюдаемых поведенческих актов сопровождается, по наблюдениям самого Сорокина, их морально-нравственной девальвацией. «Первые расстрелы чрезвычайной комиссии не без угрызений и колебаний приводились в исполнение их агентами, с одной стороны, с другой — вызывали громадное возмущение и протесты народной и общественной совести. Дальше события пошли обычным путем: расстрелы стали бытовым явлением. <...> К смертным казням «привыкли». Привыкли и исполнители, из коих многие когда-то яростно протестовали против смертной казни; «привыкли» жертвы, привыкло и общество. Остроумные люди говорят, что не следует пугаться ада: человек привыкнет и к геенне огненной и будет чувствовать себя великолепно в этой среде...»[5-200]. Воспоминания современников чрезвычайных мер, включая потенциальных жертв, загодя собиравших «тревожный чемоданчик» на случай ареста, и вправду свидетельствуют: регулярно воспроизводящиеся события перестают вызывать острую аффективную реакцию их участников и свидетелей. Шутка же о геенне напоминает бытовавший в поздний советский период саркастический прогноз возможности наступления конца света в одной, отдельно взятой стране.

Сопровождалось ли «притупление» эмоциональной чувствительности к привычному насилию невротическими переживаниями — доподлинно не известно, но возможность не исключена[5-201]. И косвенно подтверждается не только умозаключениями классиков, но и свидетельствами просвещенных очевидцев. В начале 1920-х гг. Залкинд, отметив «реактивное перенапряжение нервно-психической сферы» у большинства населения, прописывает рецепт: «Психоневротика следует непрерывно держать в живой цепи активных социальных контактов, пронизанных здоровым действительным содержанием, сильным и требовательным... Психотерапия — планомерное, путем коллективистского маневрирования, внедрение больного в такую систему коллективного бытия, которая делает невозможной его социальную обособленность, социально-биологическую дезорганизацию»[5-202]. С поправкой на терминологию «рецепт» вполне корректен: хронические травматические переживания и по современным данным сопровождаются психосоматическими расстройствами, частично коррегируемыми посредством групповой психотерапии. Залкинд, правда, скорее всего имел в виду не искусственно созданные терапевтические сообщества, а реальные группы, которые только и способны произвести «коллективистическую правку организма».

Такая правка особенно требовалась утратившим чувство социальной идентичности — ощущение принадлежности к какому-либо общественно признанному «разряду»: роду деятельности, конфессии, политическим взглядам, социальному статусу, месту жительства, наконец. По оценке историка В. П. Булдакова[5-203], общая численность «социально неприкаянных» в России в 1917 г. могла превышать 20 млн человек, к которым автор отнес солдат, беженцев, депортированных, безработных, люмпенов, пауперов, военнопленных, всевозможный городской сброд и т. п. К началу индустриализации количество «неприкаянных», возможно, поубавилось за счет некоторых упомянутых «категорий», но возросло за счет новых (нэпманы, раскулаченные, не нашедшие социального пристанища разнообразные «бывшие»), так что их общее количество, не исключено, осталось прежним. Это, конечно, без учета людских потерь в годы Гражданской войны, от голода и болезней, карательных операций и пр., точное число которых неизвестно, поскольку предельно варьирует по данным разных источников. Сколь бы ни были велики эти потери, вновь созданные и радикально обновленные предприятия, а равно и возникшие вокруг них поселения предоставили кров и социальный «приют» миллионам «неприкаянных» сограждан.

Насколько благотворным оказалось для них членство в социалистических трудовых коллективах — предмет популярных сегодня умозрительных дискуссий, к которым нет желания подключаться. Во-первых, законодательство не предоставляло право выбора между «быть» или «не быть» членом трудового коллектива, и пребывание в нем для подавляющего большинства было единственным легальным источником средств к существованию. Во-вторых, «надстроечные», субъективно-психологические потребности, удовлетворенные членством в «коллективном единстве», как его окрестил Сорокин, тоже следует принять в расчет. Среди них в первую очередь назовем те радости жизни, «пиковые переживания» по Абрахаму Маслоу (1908—1970), испытать которые можно лишь в близком и продолжительном контакте с себе подобными. В списке основателя гуманистической психологии[5-204] к ним относятся совершенство, чувство востребованности и необходимости, справедливость, спокойствие и др. Вне т. н. «социального сравнения», предполагающего относительно длительное событие с другими, ощутить такие экстатические «аффекты» невозможно. Были, разумеется, и менее возвышенные психологические нужды российских тружеников эпохи индустриализации, справить которые помогли первичные трудовые коллективы.