Роджер Крук

рассуждение о борьбе между добром и злом и о наказании или вознаграждении после

этой жизни. Это рассуждение существовало в межзаветный период, так что ко времени

Иисуса, по крайней мере, фарисеи утверждали, что есть воскресение из мертвых с

наказанием нечестивых и вознаграждением праведных.

Новый Завет последовательно проводит идею, что верующий находится в руках

любящего Бога и в жизни, и после смерти. Эта предпосылка христианской общины,

отражающая идеи позднего периода Ветхого Завета, была укоренена частично в

учениях Иисуса и частично в факте Его Воскресения. В синоптических Евангелиях об

этом открыто не говорится, но подразумевается, что это так, а также упоминаются

некоторые последствия этой предпосылки. У Иоанна о жизни после смерти наиболее

прямо говорится в отрывках о даре «вечной жизни». В письмах Павла встречаются

прямые заявления об ожидании продолжающейся жизни личности после смерти,

духовного существования в присутствии Бога. Разработанные идеи на этот счет у

Павла мы находим в главе 15 Первого Послания к Коринфянам, где он говорит и о

Воскресении Христа, и о воскрешении верующего. Самое категоричное утверждение

этого содержится в заявлении, что ничто, даже смерть, не может отделить человека от

любви Божьей (см. Римлянам 8:35-39).

Ален Пэйдж после изучения того, что Библия говорит о жизни после смерти,

сформулировал несколько принципов. Некоторые из них относятся к нашему

обсуждению:

1. Жизнь начинается и заканчивается Богом.

2 . В библейской традиции верующие надеются, что они будут с Богом

за пределами смерти.

3. Утверждения надежды жизни после смерти основаны на вере, на

опыте отдельного человека и общины верующих,

4. Внимание к продолжающемуся существованию иногда

выражается в индивидуальном преломлении, иногда в

корпоративном преломлении («Жизнь после смерти: что говорит

Библия», ее. 84-87).

В рассмотрении нравственности произвольной смерти в свете медицинских

фактов и христианского богословия нам придется столкнуться с некоторыми

вопросами. Во-первых, не узурпируем ли мы власть Бога, когда выбираем смерть для

135

себя или для кого-то еще? Бог обладает предельной властью над жизнью человека.

Хотя нам нужно принимать важные решения о своей жизни, все же она нам не

принадлежит. Следовательно, имеем ли мы право прекратить ее? Это серьезный

вопрос. Основа человеческого греха интерпретируется по-разному, но все же ее можно

выразить в попытке человека занять место Бога. Однако нужно сказать, что мы не

видим проблемы в попытке отдалить смерть. Мы принимаем экстраординарные меры,

чтобы сохранить жизнь в теле, хотя ясно, что смерть можно отдалить только на

короткое время. Не многие люди задаются вопросами о прерывании человеческой

жизни посредством смертной казни или на войне. Почему тогда возникают проблемы,

когда человек пытается умереть?

Во-вторых, каким образом можно лучше всего проявить искреннюю заботу о

благосостоянии пациента? Для большинства больных людей целью лечения является

выздоровление. Но если выздоровление невозможно, то обезболивание становится

следующей целью. Каким образом мы можем послужить благу пациента, который

неизлечимо болен, если обезболивание не приводит к облегчению его страданий:

путем дальнейшего лечения или путем эвтаназии? Что нужно сделать исходя из любви

к человеку в таких обстоятельствах?

В-третьих, почему мы с неохотой относимся к эвтаназии? Может, это страх

сделать что-то неправильное? Если это так, то мы переживаем о собственной

праведности или о человеке, который находится в глубокой подавленности? Не это ли

чувство вины заставляет нас сохранять жизнь пациенту во что бы то ни стало? В конце

концов существует основательная библейская традиция, которая говорит, что Бог есть

источник правильного и неправильного и что нравственное обязательство верующего

— повиноваться Богу. Вопрос, однако, в том, требует ли идея святости человеческой

жизни принятия всех возможных мер, чтобы сохранить жизнь, или она требует от нас

предпринять такой несоизмеримый поступок с целью прекращения жизни, чтобы

помочь страдающему избежать страданий.

В-четвертых, является ли эвтаназия делом милосердия? Мы считаем, что

усыпление страдающего животного является милосердным поступком. Требует ли

милость когда-либо такой же крайней меры, чтобы прекратить страдания человека?

Пол Симмонс спрашивает:

«Что приносит больший вред: убить пациента, который 1) умирает, 2)

у которого нет шанса на выздоровление, 3) который сильно страдает от

боли и 4) который попросит помощи, чтобы умереть, или заставить

продолжать страдания беспомощного человека, бесконечно отчаявшегося от

постоянного отказа в его самой большой, искренней и разумной просьбе?»