Роковая тайна сестер Бронте

— Это вы свели меня с этой злосчастной женщиной, будь она неладна! Вынудили у нее работать — все это вы! Если бы мои заботливые сестрички не лезли из кожи вон, чтобы пристроить меня к делу, я даже и не ведал бы о ней! — в голосе пасторского сына слышались невыразимая боль и отчаяние. — А теперь посмотрите на меня! Взгляните хорошенько, каким я стал! Жалкое, омерзительное ничтожество! И это я! Я, подававший такие надежды!

Немного помолчав, пребывая в какой-то странной рассеянной задумчивости, Патрик Брэнуэлл продолжал:

— Мне было суждено блестящее будущее, потому что я во сто крат способнее всех вас! Слышите вы? Я способнее всех троих вместе взятых. Да если сложить все ваши ничтожные способности воедино, они не пойдут ни в какое сравнение и с крошечной толикой моего таланта!

— Это верно, — печально промолвила Шарлотта, ничуть не лукавя. Ей вдруг вспомнилось, сколь безудержным было воображение Брэнуэлла, сколь быстрой и искрометной была его смекалка, когда в юные годы они с братом слагали легенды и саги о достославной фантастической Ангрии; сколь безукоризненно точной была его кисть, запечатлевшая некогда поистине великолепный портрет Эмили.

— Я мог бы сотворить сотни, тысячи бесценных шедевров и прославить наш скромный род в веках! — не унимался гибнущий гений. — А вместо этого мне суждено было встретить Ее, чтобы, ненадолго окунувшись в море блаженства, тут же неизбежно покатиться в омут безвестности и позора!

Патрик Брэнуэлл окинул сестер быстрым взором, в котором, к огорчению пасторских дочерей, светилась угрожающая смесь гнева и презрения.

— И вот, в то самое время, как я все больше и больше увязал в этой пропасти, мои ненаглядные сестрички стремительно, шаг за шагом поднимались к заветной вершине Олимпа, которая должна была быть покорена лишь мною — самым достойным представителем рода Бронте!

Пасторский сын снова взглянул на сестер. Гнев и презрение, еще несколько мгновений назад полыхавшие в его взоре, сменились исполненной болью и горечью неподдельной обидой. Теперь он говорил тихо; в каждом слове его ощущался колкий укор:

— Вы ведь даже посмели скрыть от меня, что публикуете свои вирши. Ничего себе сестринская любовь и доверие! Вы, отринув земные соблазны, тайком строчите романы. Мне же запросто позволили увязнуть в зияющей своей устрашающей чернотою трясине этих самых злополучных соблазнов — будь они трижды прокляты. И вы совершенно спокойно смотрите на то, как моя бренная голова покрывается грязной болотной топью, которая со временем, несомненно, обрастет непроницаемым мхом безвестности! А вы, достигнув наконец сияющей божественным светом вершины, будете взирать на этот леденящий душу ужас со снисходительной улыбкой!

— Патрик Брэнуэлл! Это уж слишком! — решительно отрезала Шарлотта, и щеки ее запылали гневным румянцем.

— Вы поступили со мной очень скверно. Принести в жертву, словно загнанного агнца, мой несравненный талант, присвоить себе мою славу — разве это не верх жестокости? Вероятно, вы таким образом отыгрались на мне за свои собственные неудачи в личной жизни. Но, даже допуская подобное объяснение, расклад получается неравным. Не кажется ли вам? Вы умрете старыми девами, но на пике славы, я же безвременно сгину в пучине страданий и забвения.

— Но, Патрик, — робко сказала Энн, — возможно, мы и в самом деле в чем-то перед тобой виноваты, хотя ты и не спрашивал ничего про наши творческие планы и тебя вроде бы совсем не интересовал факт публикации наших романов. Все мы искренне раскаиваемся пред тобою и просим прощенья. И все же ты должен признать, что в том, что теперь с тобой происходит, немалая часть и твоей собственной вины.

— Ах, сестрица! — иронично заметил Патрик Брэнуэлл. — И это говоришь мне ты?! Ведь именно благодаря тебе я и попал в этот проклятый Богом особняк, чтобы встретить в лице его коварной хозяйки свою верную погибель!

Пасторский сын снова замолчал; теперь черты его заметно смягчились, и весь его облик выражал смирение и неподдельную нежность. Сестры были ошеломлены столь резкой сменой настроения своего нерадивого братца, который, без сомнения, мог бы соперничать с флюгером.

— И все же я вас прощаю! — великодушно изрек он. — Ведь как-никак вы — мои родные сестры. Само искусство связало нас навеки неразрывными кровными узами! — с пафосом закончил достославный представитель мира своенравных античных муз.

На другой день Патрик Брэнуэлл пребывал в более благодушном расположении. Он горько раскаивался в давешнем всплеске чувств и смиренно просил у сестер прощения. Пасторские дочери с готовностью его простили. Спустя некоторое время Шарлотта и Эмили отлучились по делам, а Энн, чей черед был нести вахту, осталась возле брата.

— Дорогая сестрица, — обреченно вздохнул пасторский сын, — нынче с утра я отчаянно размышлял о своей бренной жизни. Но так и не смог постичь, где, на каком ее этапе я оступился. Быть может, ты, сестра, подскажешь мне это, а заодно разъяснишь, в чем моя ошибка.

— Я думаю, ты сам в силах это понять, — печально склонив голову к брату, ответила Энн.