Конечно, в значительной степени источниками нестабильности были поражение и революция, но также и первое главное наследие военного времени: всеобщая война. Как обсуждалось ранее, реальный поворот к всеобщей войне произошел осенью 1916 года, когда кайзер сделал решительный шаг и поместил во главе армии Гинденбурга и его помощника Людендорфа. Однако задолго до этого момента еврейские общины вместе с другими фракциями немецкого общества начали закладывать основы милитаризации общества. В тылу немецкие евреи предлагали здания для военных целей, жертвовали деньги и ценности на облигации и посвящали огромное количество времени волонтерству в госпиталях или на вокзалах. Повседневная жизнь постепенно подчинялась нуждам армии, то же происходило и с остальной экономикой. Под уверенным руководством Вальтера Ратенау основные ресурсы были централизованы, а экономическое производство поставлено на службу нуждам армии.
Всеохватная природа войны привела к тому, что оказалось крайне трудно прекратить военные действия. Самым очевидным проявлением конфликта были человеческие жертвы. Почти два миллиона человек было убито, в том числе около 12 000 еврейских солдат, и еще миллионы были изувечены или ранены. Брат Мими Маркус Пауль, который, по сообщениям, попал в плен в 1915 году, так и не вернулся. «Я часто задаю себе вопрос, услышим ли мы когда-нибудь вести от Пауля», – не раз задумывался муж Мими, но, к сожалению, никаких новостей так и не пришло12
. Жизнь родных двадцатилетнего Макса Вальдмана была ничуть не легче. Вальдману прострелили голову в 1918 году; он выжил, но остался частично слепым и глухим13. Тем временем в Гамбурге родители Морица Гессе, убитого в 1915 году, так и не смогли оправиться от потери единственного сына и умерли вскоре после него от «горя и печали»14.Горечь, пережитая жертвами конфликта, так и не угасла окончательно – напротив, боль и гнев терзали многих выживших все послевоенные годы. Курт Вольф, еврейский солдат, которого задело разорвавшейся гранатой, так и не смог окончательно уйти от войны. «Замена утраченных частей его лица» привела к тому, что он оставался явственно «отмеченным» спустя долгое время после окончания войны15
. Непрекращающееся страдание ветеранов войны было видно и в еврейских газетах, где личные объявления от жертв войны были обычным делом: «ослепший на войне» мужчина, желающий снять «тихую комнату», и «раненный на войне», ищущий подходящее кресло на колесах, – лишь два из множества примеров16. Как и другие немцы – ветераны войны, многие бывшие военнослужащие-евреи стали осуждать государство и общество за свои увечья на всю жизнь17. Ганс Гамбургер – как раз такой случай. Лишившись одной руки, при этом вторая почти утратила подвижность, он получил базовую военную пенсию, но ее было недостаточно, чтобы покрыть его повседневные расходы. Гамбургеру пришлось подать на государство в суд, чтобы добиться подобающей помощи18. Подобные мелкие споры создавали лишнюю напряженность и мешали и без того сложной задаче по освобождению от всеобщей войны.Но тяжелый ущерб был нанесен не только пострадавшим на фронте. Всеобщая война требовала от всех немцев – не только тех, кто был в армии или чьи близкие отправились на фронт – содействовать военной экономике. Такие пожертвования исходили от множества людей – начиная с пенсионерки, жертвующей последние сбережения на облигации военного займа, и заканчивая женщинами, посвящавшими свое время суповым кухням или работе в военных госпиталях. В послевоенной Германии эти жертвы часто не получали награды19
. Хуже того, зачастую на женщин в итоге возлагалась ответственность за многие беды Германии после войны. Во всем, от вырождения общества и распущенных сексуальных нравов до проблем молодежной преступности, обвиняли поведение женщин20. К нападкам присоединились даже такие еврейские интеллектуалы, как Мартин Бубер, утверждая, что немецко-еврейские женщины должны были последовать примеру восточноевропейских евреев и посвятить себя сохранению патриархальных устоев21.