Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста

К февралю ни Варбургу, ни Касселю похвастаться было нечем. Кассель сумел выдавить короткое ворчливое изменение из последнего военного министра Пруссии Германа фон Штайна. «Я установил, что поведение еврейских солдат и сограждан во время войны не давало повода для распоряжения моего предшественника», – утверждал Штайн. Он заявлял, что не было «никакого рода предубеждений против евреев». «Напротив, они хотели получить свидетельства для противодействия недовольным». Это с трудом могло сойти за уверенное подтверждение веры в еврейских солдат. Штайн и не осудил основной принцип подсчета, и не предложил оснований для восстановления серьезно поврежденной репутации еврейских общин. Тем не менее Кассель – видимо, уже устав от всего этого – принял извинения Штайна и прекратил свою личную кампанию. С другой стороны, Варбурга умиротворить было не так просто, и он продолжал почти в одиночку сражаться против переписи на протяжении всего 1917 года⁹⁴.

Варбург был совершенно прав, требуя более полных извинений. В конце концов, перепись евреев была нападением одной группы немцев на другую. Однако это был не единственный пример внутренних разногласий. Перед самым подсчетом немецких евреев военные также усилили наблюдение за солдатами из Эльзаса-Лотарингии. Командиры получили инструкции ужесточить цензуру почты, чтобы гарантировать использование только немецкого языка в разговорах, и вести учет числа таких солдат в своих подразделениях⁹⁵. С одной стороны, любовь военных к подсчетам отражала крушение внутреннего единства; теплый свет гражданского мира (Burgfrieden) к концу 1916 года почти угас. Однако, с совершенно другой стороны, эти дискриминирующие меры были также знаком все более небрежного отношения немцев к этническим и национальным меньшинствам. На западе Ратенау настаивал на депортации бельгийских рабочих, на востоке Поль налаживал принудительный труд, а в самой Германии Гольдшмидт и Штрук работали над записью расовых характеристик растущего числа военнопленных. Так немецкие евреи стали одновременно и мишенями и стрелками: жертвы военной переписи были вполне готовы подвергнуть тех, кто оказался за бортом, принудительному труду или антропологическому исследованию.

VII. Крушение

Эрнст Симон, выдающийся израильский педагог и философ, во времена Вердена был молодым и весьма неопытным добровольцем. В отличие от еще 143 000 немцев он выжил в тяжелом бою, но лишь случайно. Получив опасное ранение в ногу, он вначале отправился в военный госпиталь, а затем был переведен в Берлин на восстановление в течение зимних месяцев¹. Раны Симона в конце концов зажили, но ужасы битвы при Вердене и последующая перепись евреев оставили в нем куда более глубокий след. Эти два эпизода оказали судьбоносное влияние на саму его личность. Сначала ранение, а затем пересчет уничтожили все его прежнее воодушевление конфликтом и оставили в раздумьях о подлинной своей принадлежности. Ответы на свои экзистенциальные вопросы Симон начал находить только после присоединения к сионистской молодежной группе в Берлине. Как он выразился впоследствии, после переписи «мы все стали сионистами»².

Это «мы», употребленное Симоном, было не таким всеобъемлющим, как он подразумевал. То, что устроенная военными перепись необратимо изменила взаимоотношения немецких евреев с Германией, стало почти общим местом. Некоторые евреи, как Симон, стали сионистами, другие, по-видимому, глубже осознали свою еврейскую идентичность и дистанцировались от войны, которую вела Германия³. Однако, хотя свидетельства усиления «еврейского самосознания», несомненно, присутствовали, они были скорее исключением, чем правилом. Так, студенты «Kartell-Convent» продолжали издавать свою военную газету, и каждый выпуск гордо перечислял собратьев, погибших «смертью героя» или заслуживших в бою Железный Крест⁴. Рав Мартин Саломонский также, казалось, почти не растерял былых намерений поддерживать конфликт. Моменты особого патриотизма по-прежнему были свойственны ему. Например, когда в январе 1917 года кайзеру исполнилось пятьдесят восемь, Саломонский упивался масштабными военными торжествами в Сен-Кантене. «Мы хотим поблагодарить кайзера, – без тени иронии отмечал он, – за развитие наших вооруженных сил и создание великолепного немецкого флота»⁵.