Если Германия отвергала своих верных еврейских солдат, то очевидным местом, куда могла обратиться отвергнутая группа, должны были стать еврейские общины. Там, в теории, они могли надеяться на обретение комфорта и поддержки от единомышленников. К сожалению, на практике организованная религия – как христианство, так и иудаизм – часто не могла дать ответы, которых искали люди, о войне, массовых смертях и политических неудачах. В начале конфликта существовало убеждение, что соблюдение религиозных ритуалов заметно возрастет, но, к отчаянию священников, пасторов и раввинов, произошло совершенно обратное, и посещение церквей и синагог часто резко снижалось17
. Зальцбергер, всегда бывший главным оптимистом, все еще надеялся, что в результате сражений на фронте и разочарования от армейской переписи возникнет более сильное чувство еврейской идентичности. «Некоторое утешение мы, евреи, можем найти в том, – комментировал он, – что наши еврейские солдаты стали более еврейскими»18. Когда Зальцбергер писал эти слова, он явно не слышал о взглядах философа Юлиуса Голдштейна. Посетив одно из богослужений Мартина Саломонского в северной Франции, Голдштейн ушел из синагоги с жалобами на «банальность и пустоту». «Бедный мой иудаизм! – сокрушался он. – И таких людей посылают представлять нас»19.Единственный реальный признак укрепления еврейского сообщества появился с началом издания давно запланированного журнала Мартина Бубера «Der Jude» в апреле 1916 года. По словам Бубера, журнал твердо опирался на опыт войны, который приобрели немецкие евреи. Конфликт, объяснял он, стал «самым трудным испытанием для еврейского народа», но он же оказался «началом подлинного [еврейского] слияния и единства»20
. «Der Jude» излучал уверенность в себе, вполне подходящую для журнала, который стремился к новому возрождению еврейской культуры. Во всем – начиная с напечатанного жирным шрифтом заголовка «Der Jude» («Еврей») и заканчивая составом колумнистов – Франц Кафка, Арнольд Цвейг и Густав Ландауэр – это был журнал, стремившийся произвести впечатление. Однако понятие его успеха также нуждается в контекстуализации. Тираж «Der Jude» в 3 000–4 000 экземпляров, даже не покрывавший расходы, означал, что это было довольно маргинальное явление, охватывавшее лишь малую долю еврейского населения Центральной Европы21.Перелистывая «Der Jude», читатели могли найти лишь одну относительно короткую статью об армейской переписи. Мартин Бубер написал несколько абзацев, призывавших еврейские сообщества не протестовать против подсчета, так как это работа «честных немцев», а не «честных евреев»22
. Краткость освещения в «Der Jude» не следовало принимать за знак равнодушия к переписи и ее дальнейшему влиянию, дело обстояло совсем не так. Тем не менее довольно поверхностное ведение дискуссии «Der Jude» само по себе познавательно. Если оглянуться на ход немецкой истории в ХХ веке, перепись пользовалась неприглядной репутацией знакового события, навеки изменившего взаимоотношения евреев и остальных немцев, начиная с 1916 года23. Может быть, именно таков был опыт Цвейга, Маркса и Симона, но для многих других немецких евреев последствия переписи были отнюдь не очевидны. Вилли Кон, много позже присоединившийся к сионистскому движению, справедливо замечал, что армейский подсчет не произвел внезапной перемены в самосознании людей. Развитие более глубокого еврейского самосознания или даже специфически сионистских взглядов было намного более сложным процессом, требовавшим «очень долгой и серьезной умственной работы»24.Держать позицию
В конце января Лига еврейских женщин провела пятую ежегодную конференцию в Берлине. Около восьмидесяти участниц со всей страны собрались в столице, чтобы услышать, чего добились их коллеги за прошедший год. Лейпцигская группа особо выделила свою работу по помощи еврейским беженцам из России и Галиции, а филиал организации в Бреслау представил свой новый детский дом для обездоленных сирот. Под конец заседаний Берта Паппенгейм собрала делегатов, чтобы утвердить одну заключительную резолюцию: «Конференция делегатов Лиги еврейских женщин как представительный орган 44 000 женщин… хочет напомнить, с какой глубокой болью еврейские женщины – матери, жены, невесты и сестры – пережили перепись евреев в немецкой армии».
Однако в следующем же предложении Паппенгейм заявила аудитории, что все члены организации продолжат «выполнять свой долг перед родиной» и бороться «ради победы и величия Германии»25
. Последняя строка была больше чем просто риторикой. Она отражала тот реальный факт, что пока конфликт продолжается, какой-либо группе трудно полностью отстраниться от войны. Это само по себе было причиной, по которой армейская перепись крайне мало что изменила для большинства немецких евреев. Свистящие над головой пули на фронте или лишения в тылу означали, что у них, как и у всех немцев, нет иного выбора, кроме как жить дальше своей жизнью среди войны. Вот почему прагматизм правил бал.