Роман без названия. Том 2

Неожиданная звёздочка на мгновение прояснила тесный и хмурый горизонт Красноброда. В Ясинцах узнал Шарский, что мать Марилки, пани Бжежнякова, из Лидского переселилась в Боров, деревню, отдалённую от Красноброда только на милю, которую получила в аренду от своих родственников. Воспоминания об этой поэтичной девушке было приятно для него, но к ней всё же не поспешил. Любить и не мог, и не хотел, таким был остывшим после двух первых попыток в жизни, не верил в будущее, видел, как ему с его изъяном плохо на свете; мог ли он подумать, чтобы сделать соучастницей такой жизни страданий бедную невинную женщину!

Узнав о приезде пани Бжежняковой в Боров, он не сказал ни слова матери, что знал её, не вспомнил, что ему о том говорили. Как-то из чужого разговора судейша узнала о прибытии соседки и крикнула, припоминая в ней давнюю, очень уже давнюю знакомую.

– Бжежнякова! Это, пожалуй, вдова Антония, рождённого Даревичовной, мать которой была Вишовата… Но так! Антониева; с тех сторон, Изабелла Малежанка… Изабеллка! Красивая это была панна… одну только, слышала, имеет дочку… Знаю, знаю!

Единственной вещью, о которой долго могла говорить судейша, были генеалогии, а в них в действительности, хоть жила без сношений, среди глухой тишины, была неисчерпаема, представляя те предгербовые времена, когда в памяти матерей семейств сохранялись традиции о фамильных связях.

Удовлетворившись отчётом до третьего поколения преседенции Бжежняков, судейша не смела уже думать поехать к старой знакомой, потому что из дома очень редко выдвигалась; не желала видеть её у себя, потому что гость смешал бы режим её жизни.

Только в какой-то там церковный праздник, поехав на старой бричке в костёл, пани судейша при выходе встретилась со старой знакомой.

После тридцати лет бедняги не узнали друг друга. Где же это та Каролка, розовая, белая, тонюсенькая, летучая, улыбчивая в той тяжёлой, жёлтой, грустной и сгорбленной женщине? Где черноокая и смелая Юлка в этой кашляющей старушке? В голосе, в движении только, в несъеденных годами некоторых чертах остались воспоминания прошлого… Поглядели друг на друга, слыша свои фамилии, улыбнулись друг другу и обе расплакались.

– Юлка!

– Каролка!

– А! Моя благодетельница! Сколько лет!

– Правда, ведь это…

– Лучше не будем считать..

– Лучше не рассчитывать… Бог, забирая молодость и силы, дал нам радоваться новыми в наших детях.

Судейша, хотя весьма была рада старой знакомой, не смела бы, может, попросить её в Красноброд, если бы Мания, в тот момент познакомившись с Марилкой, и довольная ровеснице, не начала первая на этом настаивать. Пришёл и Станислав, весёлой, но холодной улыбкой приветствуя также старую знакомую в Марилке и напоминая матери о себе.

– А! Это сын твой, моя дорогая! – отозвалась, замечая его, пани Бжежнякова.

– Ты его где-нибудь видела?

– В Вильне, сердце моё! В Вильне… хоть поначалу не верила, чтобы ты такого правильного сына могла иметь.

Все вместе и Марилка, которая при приветствии вся облилась румянцем и начала дрожать, как листок, двинулись в Красноброд. На полпути возник вопрос: ехать ли в Боров или к судейше; но Мания потянула на себя, а пани Шарская и рада тому была, так как вспомнила, что ключи от погреба были у неё в кармане, от кладовой – за поясом, а челяди выдала только обед.

Можно себе представить, сколько тем для беседы после прожитых тридцати лет через всю колею от детства до старости, либо ворот, которые к ней ведут. Каждая из них имела что оплакивать, каждой оставалась крупица погибших надежд, незрелого счастья… и ещё немного солнышка в будущем. И как начали друг другу поверять старые приятельницы, так подошла ночь, прежде чем вспомнили, одна, что следует возвращаться домой, другая – что ключ от погреба имеет ещё в кармане, а от кладовой за поясом. Поэтому судейша что есть духу побежала к хозяйству, а пани Бжежнякова тёмной ночью поехала бы в Боров, если бы не просьба Мани, которая, подружившись уже с Марилкой, столько и столько хотела ей поведать!

С вечера луна не светила, моросил дождь, дамбы были каменистые, фурман получил куриную слепоты во мраке – соседка рада не рада должна была остаться.

Станислав мало показывался в покое и, взглянув на Марилку, которой едва сказал несколько слов, получив вместо ответа румянец и полуулыбку, пошёл в свою комнатку. Вечером все сошлись, немного осмелевшие, развеселившиеся Мания и Марилка, старушки, заплаканные прошлым и несказанно довольные собой, Станислав, как всегда молчливый и задумчивый.