Роман без названия. Том 2

«Уважаемый товарищ по оружию! Не знаю, что с тобой стало, что, так внезапно полностью закопавшись на деревне, из-за её виргиливских сладостей забыл своих друзей и соратников. А годится это? Доказательство ли это равнодушия, страданий или занятости, всегда вещь равно для них болезненная, тем более болезненная, что верь мне, хоть издалека, любить тебя мы умеем. С сожалением вижу, что ты сошёл с поля литературы, нуждающегося в работниках, и чувствую на себе обязанность призвать тебя снова к трудам. Встань, спящий! И на поле! К винограднику! Доношу тебе, начиная с домашних моих дел, что я сверх всяких слов счастлив с моей кошечкой и желаю сперва, чтобы ты женился; во-вторых, объявляю, что я замышляю издать собрание сочинений современных наших писателей, а тебя, как одного из них, приглашаю занять надлежащее место. Отказать – было бы стать виновным в равнодушии к публичному делу. Впрочем, стоять рядом с А, В, С, D, с первыми звёздами нашего Олимпа не постыдишься. Первый том уже печатается, подписка идёт деятельно, на которую посылаю тебе пятьдесят билетов для раздачи sub роеnа infamiae. Пришли мне рукопись одного из твоих трудов, который ты признаёшь лучшим (я предпочёл бы что-нибудь неизданное), прошу, и живо, чтобы я сразу мог взяться за издание. Гонорар получишь после распродажи, но не издательский, добросовестно половину чистой прибыли, разумеется и половину расходов тиража ты должен понести, на что прошу тебя прислать, рассчитывая на аркуш по… Очень меня обяжешь, а вместе исполнишь святую обязанность, прикладывая руку к этой важной для общества публикации. Соблаговоли также в этом предмете, показывая неизмерную пользу и значение моего предприятия, написать несколько статей для газет, которые бы заранее освоили с ней читателей. Моё перо, может, слишком напичкано оригинальностью и легко даёт узнать себя; писать мне о себе не подобает, потому что его узнали бы. У нас готовы бы это признать за зло.

А теперь немного литературных новостей…»

В этой части письма, которую мы уже не пишем, Базилевич собрал все слухи и сплетни, кружащие по Вильне, закулисные истории бедной литературы и надежды на её будущее. Добавлял, что повсеместно дающая чувствовать себя необходимость коллективного издания вынуждает его встать наконец во главе давно задуманного его женой «Эрудита» (такое было название новой публикации), к которому также подзывал Станислава.

Хотя это письмо, в котором больше пробивалось заботы о собственных делах, чем о литературе, не припало к сердцу Шарского, чувствующему под большими словами пружины маленьких действий, однако же брошенное упоминание о предприятии, пробудило в нём какую-то охоту возвратиться к прошлым занятиям. Стали они уже потребностью и привычкой, тосковал по сладкому ярму, которое ему шею намылило. Украдкой, ночью он срывался к книгам, к бумагам, к начатым работам, о которых думал даже среди полей и очень тяжёлой фермерской работы. Он чувствовал, что только на этой дороге может на что-нибудь пригодиться, и оставить после себя памятку, если не гения, то стараний.