Роман без названия. Том 2

Quantum mutatus ob illo! Как же он изменился с той минуты, когда его с дырявыми локтями, но титанической отвагой, встретил тут Шарский и забрал на своей убогой бричке! Это был другой, совсем другой человек, я сказал бы, рождённый в достатке, так хороню с ним справлялся. Жена сидела почему-то кислая и опухшая, как всегда, потому что её и после женитьбы не отпускал привычный флюс; он в сюртуке из викунья, рассевшись, курил гавайскую сигару, думая о небесных миндалях (мечтая), положив ноги на окно ландары так, что пятки их выходили где-то около козел, наслаждаясь свежим воздухом.

Супруги уже, было видно, нашептались, потому что ничего не говорили друг другу, один смотрел влево, другой вправо, и оба вздыхали. И жена первая заметила Шарского; что всего удивительней, несмотря на бричку, узнала его, опустила стекло и воскликнула:

– Пан Шарский! Как поживаете?

Станислав, хоть очень по-деревенски и по-дорожному одетый, должен был подойти к карете, а Базилевич подал ему руку издалека, не меняя позиции.

– А, значит, возвращаешься в Вильно! – воскликнула писательница с улыбкой, которая не приобретала очарования от флюса. – Откуда это? Мы долго будем вам радоваться? Такой желанный гость, так нам нужный. Ты знаешь, что уже вышел первый том «Эрудита»?

– Первый раз слышу.

– Не знаешь его?

– До сих пор нет!

– Где живёшь? Завтра пришлю его тебе.

– Я ещё не знаю, где буду жить.

– Михас, дорогой, – сладостно отозвалась жена, – пан Шарский не имеет жилья, может, мы его позвали бы к нам… было бы близко.

– А, хорошо, хорошо! – сказал по-прежнему задумчивый, может, этой двойной встречей Базилевич, постепенно приходя в себя. – Внизу два отличных покоя, размещайся у нас, каждое воскресенье у нас литературный вечерок, все новости, ты, должно быть, заржавел, оживёшь.

Пани по-прежнему улыбалась.

– Не правда ли, что ты останешься с нами? При нас, не правда ли? Это было бы очень прекрасно!

– Если только смогу! – сказал, кланяясь, Станислав.

– Но я тебе это устрою! – воскликнул Базилевич. – Заедешь только прямо к нам, без церемонии!

В эти минуты возница сел на козлы, кони нетерпеливо начали рваться и супруги исчезли с его глаз, ведя живой разговор, в котором, возможно, шла речь о поимке Шарского, как сотрудника для «Эрудита».

Шарский ещё размышлял на перекрёстке, что делать с собой и заехать ли по-старому к Горилке, или двинуться к Базилевичам, когда его воспоминание о зависимости, в какой был, живя в одной с ним квартире, испугало немного и он велел везти себя на Троцкую улицу.

Герша, услужливого торговца, уже не было в живых, а уважаемый Горилка всегда в своей красной засаленной ермолке, побрякивая ключами, не узнал уже давнего постояльца, так ослабли его глаза. Только когда он приблизился и заговорил, начал его нежно обнимать.

– Вот это мне пан! Вот приятель! – воскликнул он. – Сразу будет комната, та же самая, что знаете и любите, которую я всегда вашей называю… она как раз свободна и роскошно обновлена (в действительности сделали чёрные полосы наверху и новую ручку в двери), моя жена теперь так дом поддерживает.

– Ну что? Вы тогда снова женились? И растолстели в этом состоянии? – спросил Шарский.

– Как это, снова? – спросил Горилка. – Вы знаете, что я давным-давно женат.

– Но возможно… не помню…

– Да, да, были недоразумения, всё от злых людей, злых языков. Но мы живём теперь как пара голубей, слово чести, всё очистилось; ездила на деревню к родне, я напрасно её подозревал, достойнейшая женщина, золотая жена! Что за порядок! Какой порядок! Поглядите.

Открыли комнату, но следы обновления так мало были видны, что Станислав узнавал дыры от гвоздей, которые сам некогда забивал. Таким образом, снова договорившись с хозяином, он поселился там с воспоминанием прошлого.

Сразу назавтра Базилевич, которому больше было дела до «Эрудита», чем до Станислава, весь город перевернул вверх ногами, ища беглеца, и поймал его вечером, догадавшись, что всегда возвращался в одну комнату.

– Что это значит? – воскликнул он, входя в настежь раскрытые двери. – Так ты благодаришь за наше доброе желание? Моя жена формально гневается, мы наняли тебе жильё, а ты упрямо снимаешь в корчёмке?

– Я не нашёл вас вчера, а привычка…

– Ну, тогда переезжай сейчас же, – сказал Базилевич, и затем, приказав запрягать коней, забрал с собой бывшего товарища.

Трудно было сопротивляться таким добрым желаниям, сдался им Станислав, хоть с небольшой радостью, что с него уже Базилевич не спускал глаз. Вместе с ним и с вещами перебрался он на Большую улицу, где его поместили в двух сводчатых, но довольно приличных, комнатках. Таким образом, он попал в когти спекулянтов, а так как чувствовал себя слишком слабым, чтобы вести открытую войну, отложил своё освобождение на более поздний срок.