Роман без названия. Том 2

На это красивое, волшебное имя Станислав запылал, закачался, но вскочил на ноги и, как бы вдруг все силы восстановил, бросился к профессору.

– Ты шутишь! Ты шутишь! Негодный!

– Но нет, нет! Сто раз нет! Сара приехала… Но если вид недостойной тебя кокетки, что, забыв минутные романы, безумствует по свету, когда ты так глупо сохнешь по ней, должно тебе на что-нибудь пригодиться, – сегодня ещё сможешь её увидеть.

Станислав изменился в мгновение ока, пригасшая уже страсть взяла над ним верх и охватила его снова, он ожил, начал, разбрасывая книжки, отталкивая бумаги, искать одежду, хватал, выпускал из рук, что брал, смеялся, плакал, но всё-таки жил! Уста его машинально повторяли заплаканным глазам:

– Сара приехала! Сара приехала!

Ипполит поглядывал на него в молчаливом удивлении, не умея дать себе отчёт во впечатлении, какое произвели его слова; в его улыбке было немного жалости. Стась уже оделся и, не дожидаясь своего проводника, не спрашивая его даже, где должен искать ту, имя которой пробудило его от оцепенения, вылетел, оставляя за собой открытую дверь. Напрасно профессор кричал, хотел вернуть, должен был сам закрывать, отдать ключ и уйти огорчённым, на улице не нашёл и следа Станислава.

Он сам не знал, куда бежал с той мыслью, что снова увидит Сару. Ему казалось, что с ней вернулось его прошлое, что засветилась новая жизнь. Машинально ноги вели его на Немецкую улицу, и поначалу не мог опомниться, когда его задержал голос пани Бжежняковой, спрашивающей, куда так летит. Он не заметил ни её, ни Марилки, хоть встретился с ними лицом к лицу. Женщины поглядели на его, удивлённые этой необычной его живостью.

– Что это? Куда вы так спешите?

– Я? Куда? – повторил Станислав. – А! Справедливо… сам не знаю. Я вышел так, – буркнул он, краснея и не в состоянии признаться, – на прогулку! Я почувствовал необходимость в воздухе и вышел.

– Иди же, иди, живи, дыши! – воскликнула обрадованная этим ответом Марилка. – А потом, потом приди и нас порадовать видом своего воскрешения.

Только последнее её слово ударилось об ухо Шарского, который посмотрел на Марию, подал ей руку с непередаваемым каким-то тайным чувством, грустно улыбнулся и снова побежал дальше.

Долго две женщины глядели за ним, не в состоянии понять, что такую внезапную и дивную перемену произвело в человеке, который сюда едва тащился, едва сонными глазами глядел перед собой. Его разгорячённое лицо, пылающее, прямая фигура, глаза, полные какой-то похоти и слёзной боли вместе, знаменовали как бы возрождение души.

– А! Боже! Благодарю тебя! – вздохнула Мария. – Ты сжалился надо мной и выслушал молитвы… он возвращается к жизни…

И слеза счастья, за которой вскоре должны были побежать другие, потекла по лицу Марии.

Станислав был уже далеко, но какое-то безрассудное безумие вело бедного. Имя Сары пробудило в нём шеренгу умерших воспоминаний, прямо до последнего… ему казалось, что та же самая, та, которую он некогда знал, которую оставил девушкой, стоит перед ним на том пороге, у которого с ней попрощался.

Он бежал прямо в каменицу Белостоцкого, прямо на чердак, в свою когда-то комнатку, и только тогда опомнился, когда, отворив её дверь, которая едва была прикрыта, увидел, что каменица пуста.

Окна были полностью выбиты и только ветер не спеша колыхал остаток рамы, пол был присыпан старой пылью, стены были облезлые, а через крышу, видно, долго сочилась вода, которая оставила после себя влажные, тёмные пятна. Воздух был насыщен затхлостью, гнилью, упадком. Только это зрелище его отрезвило – остановился, огляделся, остыл, и, опёршсь на дверь, остался так немой, спрашивая сам себя, что тут делает? Зачем пришёл? Чего мог здесь ожидать?

Медленно, зачарованный, с мыслью, облачённой киром этого запустения, он сошёл с лестницы и оказался снова на шумной и грязной улочке.

Ветер, обдавая его лицо холодом и влажностью, постепенно его отрезвлял, но ноги шаталась под ним после этого сумасшедшего бега, после непривычных усилий души и тела, которые вдруг утомили его до остатка. От энтузиазма он почувствовал себя больным, бедным, сознательным уже человеком, так что после размышления решил спросить еврея о жилище немецких актёров.

Весь город в то время знал о них, потому что их прибытие было для Вильны событием, и не долго нужно было искать на Немецкой улице торговца, с которым легко везде.

– А кого вы хотите? О ком вы спрашиваете? – начал услужливый еврей, уже шагая вперёд. – Труппа стоит у Ицка, вы знаете… у Ицка Венстоцка. А может, к Смарагдине? Ну! Это что-то другое! Живёт отдельно… для неё наняли покои!

– Проводи меня к ней! – снова шалея, сказал Станислав живо. – Веди меня к ней!

Бегущий впереди еврей едва мог справиться с удвоенным снова нетерпением Шарского, летящего, как здоровый и сознательный лететь не может.

Оба вбежали на лестницу какого-то заезжего дома. Шарский, не спрашивая ни о чём, открыл указанную дверь и, весь кипя, вбежал в комнату.