Роман без названия. Том 2

Шарский пожал руку смеющемуся князю Р. с благодарностью, которая пробудила в том сочувствие. Он весь трясся, слёзы ещё бежали у него из глаз, он побежал в уголок, сел, заслонённый мраком, и оттуда в тишине стал смотреть снова на воплощённое воспоминание счастливых лет…

Сара по-прежнему лежала, но хмурая и раздражённая; иногда на князя, который забавлялся со своим псом, то на Стася бросала взгляд, как бы сравнивая их друг с другом, и один Бог знает, какие там мысли крутились в той голове, такими красивыми смотрящей глазами.

Наступил вечер, а Шарский не двинулся с места. Подали чай, на который с особенной вежливостью, почти принуждением и силой князь вывел Шарского из тёмного закутка. Сара как-то развеселилась, но то ли из плохого расчёта то ли чтобы до последнего поразить Станислава, предметом её насмешливого разговора было постоянно прошлое, которое вытягивала на плац, чтобы ему давать пощёчины иронией и смехом. Всё! Всё аж до чистого кувшина воды разбила она перед глазами Станислава, топча, ломая, пачкая с фантастичностью отчаяния.

Наконец Шарский выбежал от неё в отчаянии, бросился на свою бедную кровать и поклялся, что больше её не увидит, что к ней уже не вернётся.

Красива кровь, когда течёт из раны пурпурной лентой. Красива, когда выплёскивается, пачкая землю своей краской огня и жизни… но из неё убегает жизнь, но чтобы её видеть, нужно разорвать жилы и пролить из источника силы. Такая же красивая, как эта струя крови, была песнь отчаяния, которую воспевал поэт по возвращении домой, замкнутый в своей тихой келье, едва зная, что делает; но когда в его голове и груди, разрываемой лихорадочными слезами, звучала последняя нота этой песни… с ней целые годы отзвучали и исчерпалась жизнь.

Тем временем на другом конце города Мария, вернувшись с матерью домой, бегала, хлопая в ладоши и радуясь как ребёнок, что таким живым, таким здоровым, таким иным видела Станислава. На мать её радость произвела неприятное впечатление; для неё что-то страшное было в этом внезапном воскрешении трупа, была уверена в катастрофе, разочаровании, новой и неожиданной боли. Но жаждущая душа так легко хватает лишь бы какую видимость! Мария мечтала о выздоровлении, счастье, незамутнённом покое!

– Дорогая мама, – говорила она, – ты всё видишь слишком черно и страшно… он выздоровеет, это болезнь только, поднимет его всесильная молодость, сердце забьётся снова, ты видела как горели его глаза, как мне улыбнулся при расставании?

– Но был ли он в себе?

– А! Так был красив, – ответила Мария наивно, – такое из него палило вдохновение!

Вдова опустила голову и замолчала.

Как бы специально судьба принесла туда доктора Бранта, а Марилка первая поспешила к нему с радостной новостью.

– Знаешь, дорогой доктор, – щебетала она весело, – наш дорогой больной уже на дороге выздоровления. Мы видели его такого оживлённого, такого почти весёлого, как никогда, идущего таким быстрым шагом, с прояснившимися глазами, с улыбкой на устах.

– А, не льсти себе, пани, напрасно; то, что ты видела, убить его только может.

Мария остолбенела и её руки опали.

– Доктор, ради Бога! – воскликнула мать. – Будь осторожным…

– Да, лучше, может, постепенно и понемногу её мучить, колоть иголками! – огрызнулся старый доктор почти гневно. – Тут нечего таиться и рисовать! Вы видели его, дамы, весёлым, а как же ему им не быть! Я только что встретил профессора Ипполита, который ему первый донёс о приезде бывшей его возлюбленной Сары, сейчас актрисы… Парень попросту обезумел и вылетел за ней как сумасшедший!

Мария побледнела немного и села, опускаясь на стул, но не сказала ни слова. Уста её стиснулись какой-то непонятной усмешкой, которую велела девичья скромность и женский стыд; но плохо бедная лгала! Хотела прикинуться равнодушной, никто всё-таки не обманулся этой слёзной и плохо сыгранной комедией.

Доктор поглядел и пожалел, что минутой назад не имел сострадания, но уже было слишком поздно; мать задражала, не желая показать, что испугалась, а ребёнок, из-за неё удваивая силы, встал на вид успокоенный.

– Вам тут нечего делать, – отозвался в конце Брант, – езжайте уже себе лучше в деревню. Здешний воздух вам не служит; эта городская жизнь не для вас.

Такими советами он закончил своё короткое посещение и назавтра пани Бжежнякова начала действительно собираться в дорогу, но Мария была такой оцепенелой, такой раздавленной, так очевидно доведённая до немого и грозного отчаяния, что мать, залившись слезами, должна была, несмотря на её послушание и молчание, отбросить свою мысль и снова отъезд отложить.

В этот день Мария вечером пришла, ластясь к ней, первый раз желая развлечься. Захотелось ей театра, а бедная мать, забыв о Саре, подхватила с радостью её желание как счастливый знак.

Таким образом, поехали в театр, а пани Бжежнякова, несмотря на материнскую проницательность, не заметила, что Мария ехала на эту забаву вовсе к ней нерасположенная, с каким-то только лихорадочным нетерпением спеша в театр.