Читаем Роман Флобера полностью

Довольно милая избушка с синими резными наличниками торчала в глубине сада. Передо мной раскорячились яблони с полуоблетевшими листьями и резко выделяющимися на фоне синевы неба блямбами яблок. Из земли резко торчали дручки подсолнухов с оторванными головами. Справа от входа, около выбеленной дождями будки, скучала здоровенная, лохматая, но совершенно равнодушная псина. На меня она не обратила ни малейшего внимания. Вот недавно, мелькнула мысль, то ли китайцы, то ли японцы вывели породу мышей, совершенно не боящихся кошек. И были очень горды своими идиотскими достижениями в генетике. Какая фигня! Вот русские люди уже лет пятьсот назад выдумали породу специальных сторожевых собак, которым вообще все по фигу. Свои, чужие… И никто не трезвонит по этому поводу на весь мир!

– Хозяева-а! Ау! – призывно и радостно завопил я. Тайное благоденствие души, что, по большому счету, это все вокруг мое, рвалось наружу. Даже кусты крыжовника, даже здоровенная рябина у калитки и, уж конечно, никчемная дворняга с будкой – все это радостно ждало нового владельца. В моем лице, конечно!

В дверях что-то заскрипело, и на крыльцо выползла старушка с благостным личиком злой волшебницы Гингемы из иллюстраций к волковскому «Волшебнику Изумрудного города».

– Николай?

– Да, да, Софья Андреевна, это я!

Я вошел и деловито осмотрелся по сторонам. А ничего в принципе. Две комнатки. Печка опять же. Телевизор, накрытый кружевной салфеткой.

«Пол поскрипывает, придется перебрать», – засвербила уж совсем идиотская мысль. Я деловито поставил на стол свежую бутылку виски. Коробку конфет и тортик с почтением передал старушенции. Она засуетилась и поковыляла ставить чайник.

Я продолжал осмотр. Над кроватью с какими-то дореформенными железными шарами по бокам висела фотография девочки лет десяти, ну с очень знакомым личиком. Рядом сияла зубами полинявшая Алла Пугачева. Туда-сюда ходил серый кот, тоже весьма пожилой. От неожиданно появившегося ветра яблоня романтично трескала ветками по окошку. Я меланхолично мерил шагами квадратные аршины жилплощади. Кот подозрительно мотал головой туда-сюда. Наконец свистнул чайник, и старушенция торжествующе внесла его.

– Ну вот!

– У вас тут рюмочки чудесные стоят. Граненые и тяжелые. Можно я ими слегонца попользуюсь?! Какие замечательные рюмашенции, как они называются, стопки, штофы?! Что-то такое благородно дремучее…

Я налил виски. Предложил. Бабуля только замотала головой.

– Ну, как знаете. Хотя я, конечно, понимаю, здоровье, возраст. Хотя ради такого случая сам Бог… Не буду настаивать. Не буду. Ну, давайте, что ли?! А вот, почтенная Софья Андреевна, с чего вдруг вам, как бы так помягче сказать, стукнула мысль, э-э, завещать ваше великолепное хозяйство мне? Вы, наверное, постоянно читаете «Утренний экспресс»? Я, честное слово, ну, не достоин такой чести! Мне даже как-то неудобно!

Я налил еще.

– Понимаете, ваша отзывчивость, благородство были прямо-таки потрясением для меня. Давайте выпьем за ваше здоровье, и долгих вам лет жизни!

Андревна молчала как рыба об лед. «Может, она еще и глухонемая?! – мелькнул элемент сумасшествия в мозгах. – Да нет, я же с ней только что говорил. Вроде…»

– Да-а, – протянул я. Под висковлиянием мне уже нравилось здесь всё. – У вас здесь газ? Баллоны? А самовар у вас есть? Я читал, что очень здорово топить, этими, шишками. Ну, чтоб трещал и пыхтел. Еще как-то сапогом кочегарят…

Софья Андреевна только говаривала:

– Ох, – и дула на чай.

Я был несколько разочарован не совсем понятным мне приемом. Хотелось, конечно, услышать крестьянский стон о моей несомненной гениальности в статьях, о моем пастырском влиянии на судьбы русского народа. Но увы…

Софья Андреевна молчала, шустро лопала тортик, тщательно подбирая со стола ловкой костлявой ладошкой упавшие крошки. Иногда, впрочем, подхихикивала и кивала. Первая оторопь от общения со старушенцией улетучилась, я лихо нес чепуху, активно перемешивая ее с виски:

– Вы не представляете Софья Андреевна, как я счастлив. Мы, русская интеллигенция, должны быть ближе к народу. Чтоб сплотиться. Ах, какой замечательный у вас котик! У меня тоже есть. Сволочь редкостная. А лес у вас тут далеко? А звери там водятся? Вы знаете, уважаемая, что самые опасные для человека животные не медведи, не волки, не тигры, даже не акулы, как может показаться с первого взгляда, а именно лоси и олени?! Представляете, наши милые рогатые лоси самые вредные?! Какой кошмар! Больше ста нападений на людей в год по всему миру! А речка есть? Но это же не самое главное, правда? Главное, человеческие отношения между людями! Вот я, например, взял на воспитание одну… Ну да ладно, об этом потом. Как же тут здорово! Как там… здесь русский дух, здесь Русью пахнет!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Классическая проза / Проза