Роман Флобера

Ночью я очнулся. Страшно болело лицо. Как там у классика: «Лицо болело на столе, лицо болело…» Неожиданно, четко и резко понял, что все произошедшее со мной – правда. Перед глазами замаячило лицо девушки с фотографии в комнате Софьи Андреевны. Это же была Вероника, только маленькая, лет в десять! Как же я сразу не сообразил! Я дрожащими пальцами набрал номер Вероники.

– Але. Привет. Чё так поздно? – Недовольный голос девушки сонно дул в трубку.

– Значит, так, любезная. Ты меня не знаешь. Я тебя не знаю. Мы вообще не знакомы. Воспитанница! Спасибо тебе, милая сучка, за прекрасно проведенные деньки. Особенно за вчерашний. Пламенный привет братцу и старой манде Софье Андреевне! Чтоб она сдохла! Все. Кончилась, дорогая, у тебя малина. С квартирой разбирайся сама! Чтоб никогда я больше не слышал твоего гадского голоса. Домой не смей звонить. Никогда. Дерут ее без продыху, видите ли! Все.

– Коленька, что случилось?!

Я швырнул телефон об пол, затем аккуратно поднял его, вынул сим-карту и выбросил в форточку. В холодильнике было полбутылки коньяку. Осторожно налил в чашку и выпил немного, потом завыл и рухнул на кровать.

Дней двадцать, кто считал-то, я пил, не выходя из дома. Только иногда посылал соседа за новыми порциями. Городской телефон я выдернул из розетки той же ночью. Вообще ни о чем не думал, тупо пялился в телевизор, смеялся над шутками Петросяна и жрал.

Потом я бросил пить, потому что наступила зима и кончились деньги. Я вспомнил, что где-то в середине восьмидесятых я тоже вышел из дома попить пивка в маечке. И завис в гостях на неопределенное время. И когда все закончилось и я выходил из дома приятеля, моя маечка на фоне зимних шапок и шуб смотрелась весьма вызывающе. Меня вдруг пронзила мысль. А что я, кусок дебила, тогда в гостях не взял свитер какой или хотя бы презерватив вязаный на голову?!

Канал напротив дома уже замерз. И отважные москвичи неустрашимо ползли поперек него. Это понятно, чтобы попасть с Речного вокзала, например, на метро «Сходненская», надо давать кругаля через пол-Москвы. А тут пешочком, напрямик, минут пятнадцать.

Я постепенно приходил в себя. Стал что-то есть. Если организм стал принимать горячую пишу, значит, есть надежда на выздоровление. Дня три выбрасывал пустую посуду. Начал, как обычно, читать любимого Геродота. Включил телефон. На следующий день прорезалась Маринка Голикова. Типа куда пропал, я же беспокоилась и т. п. Я спокойным голосом, но, видимо, очень неправдоподобно объяснил, что случайно уехал в Питер и там жил у друзей. «Ирония судьбы».

О прошедшем лете я на удивление думал мало. Видимо, срабатывают неведомые мне защитные системы и выключают ненужную информацию. Постепенно мозги приходили в норму. Я попытался даже написать статейку. Надо же как-то снискать хлеб насущный. А больше ничего, к сожалению или к счастью, я делать не умею. Вот позвонила одна старая приятельница Светка и предложила заниматься с ней разведением кроликов. Рисовала заманчивые перспективы, жонглировала миллионами долларов будущего дохода и какой-то землей в Тульской губернии. Но я и так все лето занимался выращиванием одного кролика, хватило. Поэтому под благовидным предлогом любви к лопоухим я отказался от этой авантюры.

Организм крепчал. А уж после того, как после долгого воздержания я глотнул пивка с соседом Серегой, все отлично устаканилось. Организм скрипнул, охнул, еще раз вздохнул и заработал на привычной мощности.

Мне заказали сценарий для телевизора, смешной и с хорошим концом. Ну, как ты умеешь, еще добавил продюсер. И я с воодушевлением принялся за сочинение очередных небылиц.

Тринадцатая глава

В восемь тридцать утра в воскресенье меня разбудила маниакальная трель телефонного звонка. Когда в пятьсот пятьдесят первый раз голос Луи Армстронга рассказал мне о тяготах и лишениях негритянского народа, я не выдержал и подошел:

– Какого…

– Люблю грозу в начале мая! – Раздался не в меру бодрый, полный неведомого оптимизма голос моего приятеля Гришки. Которого не видел живьем вечность. Лет пять.

– Ты чего, Гриш, сбрендил?! Какая гроза, какой май?! Сегодня не знаю какое декабря, полдевятого утра!

Гришка ничуть не смутился.

– Ну, это я слегка перепутал. Вечно у тебя претензии к великой русской поэзии, может, я имел в виду «Мороз и солнце, день чудесный»! К Пушкину у тебя вопросы есть? Нет. Смотри, какая погода. Так и просит – встань на лыжи и в Сокольники!