Это означало, что девушка теряет душевное равновесие, нервы ее сдают и вместо Барлова ей мерещится женщина — бывшая гувернантка, жившая у них многие годы, о которой Барлов наслышался всякой всячины.
Хотя Джонс ему приезжать не советовал, Репнин все же уехал в Доркинг и целый день до самого обеда слонялся возле конюшен. Джонса в Доркинге не было, и к Репнину никто ни с чем не обращался и ни о чем не спрашивал. Потом он вернулся в Миклехем и решил поужинать в маленькой гостинице, рядом с которой жил.
Хотелось собраться с мыслями и подготовить себя к переезду.
Он заметил, что обращались с ним во время ужина как-то странно, обслуживали словно из милости. На его вопросы не отвечали, делая вид, что не слышат. Несмотря на то, что он несколько раз сказал, что не пьет пива, ему пиво подали. Он к пиву не притронулся, но тем не менее после хотел за него заплатить. Денег не взяли. После ужина, когда он уже собирался лечь, в комнату вошла Мэри и, как-то странно улыбаясь, смущенно спросила, не заболел ли он и не надо ли ему что-нибудь еще. Ему показалось, она смотрит на него сочувственно. Перед сном он читал псиьма, пришедшие из Америки и оставленные для него на столе.
Ни в третьем, ни в четвертом Надином письме из Америки не содержалось ничего веселого. А блуждали они немало. Их, как и предыдущие письма, явно вскрывали на почте, в Доркинге. Потом заклеивали и запечатывали по форме. И ставили соответствующий штамп.
Из писем жены он заключил — ее слова о том, что в Америке, мол, не все то золото, что блестит, — были неслучайны. В гостинице не разрешили Марии Петровне иметь бутик женских шляпок. К тому же ей было сказано, что по истечении срока договора следует закрыть и киоск, в котором она продавала бижутерию. При этом, конечно, вежливо за все извинились.
Согласно договору Мария Петровна сняла для себя однокомнатную квартиру на десять лет, а для Нади — на пять.
Отказ в отношении бутика она приняла спокойно. Что до киоска бижутерии, то договор о нем истекал лишь через год. Удивительно, писала Надя, какая леденяще холодная натура скрывается под все еще прелестной внешностью Марии Петровны. Все неприятности и невзгоды она воспринимает совершенно спокойно. Его, продолжала далее Надя по-французски, тетка ожидает с огромной, едва скрываемой радостью. Разрешение на въезд в Америку она ему обязательно выхлопочет, но не раньше октября. Мария Петровна все еще влюблена в него, это очевидно. Что же касается ее самой, прибавила Надя сентиментально, она уверена, что через какой-нибудь месяц начнет прилично зарабатывать, только бы живой-здоровой дождаться мужа.
Хотя после отъезда жены Репнин тосковал о ней и по-прежнему ее любил, он чувствовал смущение, когда, расставшись с ним, она снова начала писать о своей тетке, и это наводило его на грустные размышления. Он был растерян. Он помнил красавицу Марию Петровну и по Керчи, и по Парижу, но между ними всегда была пропасть, они были очень несхожи, а потом и охладели друг к другу. Сейчас эта женщина опять, появилась на его пути и ждет его по ту сторону океана, будто Нади вовсе не существует. Женщина, которой уже перевалило за пятьдесят? Тетка его жены? Глупости!
Сквозящая в Надиных письмах ревность сеяла все возрастающую смуту в душе Репнина.
Он понимал, в этой маленькой деревушке он не обретет желанного покоя и не освободится от ощущения, словно кто-то его постоянно гонит и преследует. Впрочем, доходившие до него в те дни сведения о людях, знакомых ему по Корнуоллу, были одно другого невероятнее. Госпожа Петерс, всего через месяц после свадьбы, вызвала свою дочь Пегги из Ирландии в Лондон. Сорокина отправили в Берлин. Он снова вступил в армию. Господин Петряев прибыл из Вены. Фурункул на шее Беляева оказался злокачественным, и Беляев лежал в больнице. Не мог двигать головой, его трижды оперировали. Госпожа Крылова каждый день его навещала. Однако расспрашивала и о Репнине. Даже звонила ему по телефону. Когда Репнину сообщали о ее звонке, он выходил в коридор, где висел телефон, и опускал на рычаг трубку.
Самым невероятным оказалось известие, сообщенное графиней Джонсу о том, что граф Андрей в России. Ни больше ни меньше. Вот так! В России. А Парки в Париже. Секретарша графини передала Репнину, что старуха получила из Америки первые сведения о Наде. Надя там всех очаровала. Русская колония в восторге от нее и ее кукол. Ужасен был звонок Беляева, который сразу же предупредил, что телефонная станция в курсе дела и Репнину прервать связь не удастся. Затем, злорадно хихикая, спросил, слышал ли Репнин последние новости? Крылов в России угодил не в Тверь, а в тюрьму. Это ему устроил Сорокин! И так будет с каждым изменником царской России, с каждым, кто попытается перебежать к красным!