Роман в сонетах

Сплести еще на пятерых,

Сплести во что бы то ни стало!

Каков бы ни был приговор,

Но выход есть из заточенья:

Пусть это – выход на костер,

Надежду на освобожденье

Он оставляет, и она

Воспользоваться им должна.

В назначенный для казни день

Она возьмет с собой рубахи

И у костра или у плахи

Накинет их на лебедей.

Ее спасут, ее в беде

Родные братья не покинут.

Они найдут ее везде

И копья стражников раздвинут…

В труде прошел остаток дня,

И было сделано немало,

Но и во мраке без огня

Она работу продолжала.

В окно темницы к ней проник

Лишь отраженный лунный блик,

На потолок отбросив четкий

Рисунок кованой решетки

И бледно осветив тюрьму…

Сквозь тайное окно во тьму

Епископ смотрит с изумленьем:

Сейчас бесплотным привиденьем

Элиза кажется ему.

Полны ужасного значенья

Однообразные движенья

Ее неутомимых рук…

Могильной тишины вокруг

Ни шорох, ни единый звук

Не нарушает, ни единый!

Внезапным холодом облит,

Как зачарован, он глядит,

И ужас тихо шевелит

Его почтенные седины:

“Сомнений нет! Здесь – колдовство!

Оно таинственно и грозно!

Колдунья с помощью его

Уйдет! Тогда уж будет поздно:

Война, холера, голод, мор —

Не счесть губительных последствий!

Костер! Немедленный костер

Их мог бы уберечь от бедствий!..”

Но воля короля – закон,

И, мрачен, отступает он…

Прошло два дня. Она кончает

Бессонный труд… На третий день

Вдруг неожиданная тень

Ее работу прерывает.

Она глядит из темноты:

Окно закрыли крылья птицы —

То младший брат в окно темницы

Ей в клюве подает цветы.

Едва их приняла она,

Как лебедь прянул от окна, —

Вокруг раздались шум и крики,

И стражники ворвались к ней.

Епископ, мертвеца бледней,

Схватил цветы и как улики

Понес их прямо во дворец.

Элиза поняла: конец …

Но лебедь, младший брат? Успел ли

Он улететь от рук и стрел,

Или они достигли цели

И он подняться не успел?!..

Почти лишившись чувств от страха,

Стоит Элиза под окном…

У ног ее – крапивный ком —

Одна – последняя – рубаха …

И через несколько минут

Ее уже на казнь везут,

Туда, откуда нет возврата.

Ей все равно: в ее руках

Всего одиннадцать рубах —

Ей не спасти меньшого брата.

Но жив ли он?!.. Гудит набат,

Доспехи стражников гремят,

Храпят под стражниками кони,

Тесня сбежавшийся народ —

Зевак, которых так влечет

Вид самой страшной из агоний.

Вот и костер. Она взяла

Свою крапиву и взошла,

И на колени опустилась,

И руки к небу подняла:

Она ждала… она ждала…

И вместе с ней толпа молилась.

И средь внезапной тишины

Слепящим чудом с вышины,

Ошеломив ожесточенных,

Слетели с неба прямо к ней

Двенадцать белых лебедей

В блестящих золотых коронах.

Они спустились у костра,

И ими спасена сестра,

И спасены они сестрою,

Но, как лебяжий пух бледна,

Их в принцев превратив, она

Глядит на младшего с тоскою:

Ее любимый младший брат!

Он понимает этот взгляд —

Остался лебедем один он.

Он улетает на восход

И песнь прощальную поет,

И все прощает ей с высот

В последнем клике лебедином …

Пушкинская – Коломенская

«Коломенская улица – это прямое продолжение Пушкинской…»

Из объяснений прохожего

«Четырехстопный ямб мне надоел,

Им пишет всякий, мальчикам в забаву

Пора его оставить. Я хотел

Давным-давно приняться за октаву.

А в самом деле: я бы совладел

С тройным созвучием. Пущусь на славу!

Ведь рифмы запросто со мной живут –

Две придут сами – третью приведут…»

А.Пушкин «Домик в Коломне»

Но первоначальное вступление к «Домику в Коломне» было другим, вот 5-я октава:

«Поэты Юга, вымыслов отцы,

Каких чудес с октавой не творили!

А мы, ленивцы, робкие певцы,

На мелочах мы рифмы заморили.

Могучие нам чужды образцы.

Мы новых стран себе не покорили,

И наших дней изнеженный поэт

Чуть смыслит свой уравнивать куплет…»

(Поэты Юга – Ариосто, автор «Неистового Роланда» и Тассо, автор «Освобожденного Иерусалима» – наиболее известных поэм, написанных октавами.)

1

Все гении в своем искусстве – правы:

Они себе позволить могут все.

Не остановит колесницы славы

Ни клеветы, ни зависти лассо.

Камоэнс, Байрон, Пушкин – все октавы —[6]

Все вертится фортуны колесо,

И видно, что поэты, как и все,

В нем вертятся, как белки в колесе.

2

Перебирая лапками по кругу

И тешась мыслью повернуть судьбу,

Пущусь и я: быть может с перепугу,

Что ношу взял себе не по горбу,

С октавами я справлюсь, хоть в заслугу

Не ставят трусам дерзкую борьбу.

И трудно ли последнему идти

По пройденному предками пути?

3

Не лучше ли подальше и скорее

Послать, как нам велят «ко всем чертям»[7]

Все ямбы, все октавы, все хореи

И уподобясь ловким рифмачам,

Заслуженно считать себя мудрее,

Шагая по нехоженным путям

И вслушиваясь чутко в диссонансы,

Ловить неуловимые нюансы?

4