Роман в сонетах

Поют, играют и … грустят.

И ей за долгую разлуку

Так повзрослевший младший брат

Про их рассказывает муку:

“Пошел уже девятый год,

Как мы летаем лебедями,

Боясь, чтоб солнечный заход

Нас не застигнул над волнами:

Его последние лучи

Нам возвращают облик прежний,

Но нам от этого в ночи

Еще тоскливей, безнадежней.

Колдунья-мачеха навек

Нас милой родины лишила

И всех двенадцать человек

В птиц перелетных превратила

За синим морем нам теплей,

Но мы о родине мечтаем,

Но только на двенадцать дней

На родину мы прилетаем:

Наш путь на родину далек,

И нам не пересечь бы море,

Когда б не малый островок

В его бушующем просторе.

Но только в самый длинный день

До островка мы долетаем

И, превращенные в людей,

Там до рассвета отдыхаем.

И послезавтра нам пора:

Последний день уж должен минуть

С последней ночью, и с утра

Должны мы родину покинуть…”

Она их стала умолять

Ее взять за море с собою,

Ее одну не оставлять

Глухому лесу и прибою.

Ее в тот край перенести

Все братья молча согласились

И сразу же заторопились

Из прутьев ивы сеть сплести.

И к сроку сеть была готова,

Она легла в нее. Взвились

Они в заоблачную высь

И прочь от берега родного

С принцессой в сетке понеслись…

И ощущение полета

Принцессу вновь томит во сне,

И дух в ней замер отчего-то,

Как в те минуты в вышине…

За горизонтом берег вскоре

Чертой туманною исчез —

Под ними было только море,

Над ними – только свод небес…

Порой под ними проплывал

Случайный парус, бел и мал,

Как чайка на воде – недвижен.

Стремителен был их полет,

Но остров был далек, и вот

Смертельный солнечный заход

Стал становиться ближе, ближе…

Все время опускаясь ниже,

Коснулось солнце края вод —

Все замерло в кровавом свете…

И… белой пеной окаймлен

Стал виден островок, но он

Был сверху лишь едва заметен.

Но стая ринулась к нему,

Как камень, пущенный пращою,

Чтоб настигающую тьму

Успеть оставить за спиною.

Как павший с кручи снежный ком,

Они на остров опустились,

И сразу в принцев превратились —

С последним солнечным лучом.

Был остров голым, словно камень,

И ничего там не росло,

А что росло – давно волнами

В пучину море унесло.

Вокруг стихия бушевала:

Всю ночь толпой на остров малый

Шли волны и в немой тоске

Шипели пеной на песке.

Но крепко сжав свои объятья,

Стеной у волн стояли братья,

И под защитой их сестра

Проспала мирно до утра…

Зарделось небо на востоке.

Там – родина: она детей

Прощальной ласкою своей

Вновь превращает в лебедей

И провожает в путь далекий.

И впереди редеет мрак.

Теперь на юг летит косяк.

Теперь они летят спокойней.

И солнце им наперерез

Пересекает свод небес

И приближает полдень знойный.

Теперь ровней они летят…

Элиза в сетке задремала…

Над ней летящий младший брат

Ей заменяет опахало…

Сквозь дрему чудятся вдали

Принцессе голубые горы,

Прекрасный замок, корабли…

Но миражи пропали скоро,

Сменившись полосой земли.

Во всей красе открылся взорам

Прекрасный берег с высоты:

Под зеленеющим убором

Горели пятнами цветы,

Сияли синие озера,

Виднелся город, и над ним,

Гордясь величием своим,

Сверкали башенки собора…

Они спустились на ковер

Поляны, от ромашек белой.

За нею зеркалом блестело

Одно из множества озер.

Здесь, под прибрежною скалой,

В просторном гроте их жилище.

Принцессе собственный покой

В нем отвели, потом за пищей,

Пока не наступил закат,

Куда-то братья полетели.

Остался только младший брат.

Нарвав цветов Элизе в дар,

Он носит их к ее постели —

Так неуклюже ковыляет…

“Как мне избавить вас от чар?…”

Принцесса тихо повторяет

И незаметно засыпает…

И снится ей чудесный сон:

Над нею – синий небосклон.

Уже привыкшая летать,

Она летит в воздушный замок,

Где вдруг встречается опять

С бабусей ласковой, с той самой,

Которая сказала ей

О диких лебедях в коронах.

Она – добрейшая из фей:

Хранительница всех друзей,

Спасительница всех влюбленных…

Знаком Элизе этот сон:

Он снился, он был вещим прежде:

Он силы дал ее надежде.

И вновь ее волнует он.

И говорит ей фея снова:

“Для братьев ты на все готова,

Но ты не знаешь, как трудна

И как длинна твоя дорога:

Тобой любимых братьев много,

А ты – одна, совсем одна.

Волна разглаживает камень,

Но за волной идет волна,

А ты со слабыми руками

Что можешь сделать? – Ты одна.

Волне неведом страх и боли

Она не знает, холодна,

Тебе ж ожоги и мозоли

Покроют руки: ты – одна.

Но, как волна, быть молчалива

И терпелива ты должна —

От чар есть средство: ты одна

Твое молчанье и … крапива.

Забыв о боли и о страхе,

Ты из нее сплетешь рубахи,

Накинешь их на лебедей

И превратишь их вновь в людей.

Все это – молча: их убьет

Тобою сказанное слово.

Крапива быть должна сурова:

Она на кладбищах растет…”

И фея, показав пучок,

Крапивой рук ее коснулась,

И, вдруг почувствовав ожог,

Элиза, как тогда проснулась

И, как тогда, не веря диву,

В руках увидела крапиву!..

Но, боже, что это? … Ужель

Она не спит, и ей не снится?…

Под ней – крапивная постель…

Вокруг – зловещая темница!

Под самым потолком окно

Решеткой забрано тяжелой,

И сырость плесенью давно

Покрыла свода камень голый…

Вновь промелькнули перед ней

События минувшей ночи,

Непоправимостью своей

Туманя горестные очи.

Без мыслей, вся оцепенев,

Минуты три она сидела,

Потом с трудом преодолев

Унынье и бессильный гнев,

Поспешно принялась за дело:

Рубах здесь семь – боялись их

Оставить, видно, там. Осталось