После продолжавшейся несколько месяцев столичной «смуты» наступила некоторая стабильность. Однако в стране сложилась необычная конфигурация верховной власти: на месте самодержавного «великого государя» оказались две номинальные фигуры — единокровные братья, за каждым из которых стояла соперничавшая родня. При отсутствии авторитетного правительства и без того нехарактерная для московской традиции роль регента перешла к ещё более нетрадиционной дамской персоне — энергичной и властной, но всё же не ца-рице-матери, а «девке»-царевне. Прибывший в 1684 году в Москву с саксонским посольством Георг Шлейсингер в своём сочинении отвёл ей ведущую роль в управлении: «Оба они (цари. —
Понять и вправду было мудрено, ибо девица не могла официально председательствовать в Думе, издавать указы, требовать доклада от бояр и дьяков, официально решать судебные и прочие дела. Ей нужны были надёжные и влиятельные помощники. «Боярин князь Василий Васильевич Голицын вступил в великую её, царевнину, и в крайнюю к ней милость, и для управления государственных и иностранных дел повелено ему ведать Посольский приказ», — указывал позднее петровский вельможа и сын убитого стрельцами боярина Андрей Артамо-нович Матвеев. Другой столь же знатный современник, дипломат Борис Иванович Куракин, утверждал: «...понимали все для того, что оной князь Голицын был её весьма голант; и всё то государство ведало и потому чаяло, что прямое супружество будет учинено». А упомянутый выше де Невилль впервые употребил применительно к Василию Васильевичу уже привычный для Франции термин «фаворит».
Как судить о реальности такой «теремной революции» спустя три с лишним века — при том, что суждения её современников разнятся, а их отношение к царевне далеко от научной объективности? К тому же даже самые осведомлённые из них не были допущены в царские покои и «свечку не держали». С одной стороны, трудно представить в допетровском дворце публичное проявление галантных нравов, присущих временам Елизаветы и Екатерины II. Но с другой стороны — как иначе воспринимать сохранившиеся письма правительницы фавориту, написанные «цифирью» (шифром)? «Свет мой, братец Васенька, — писала в одном из них Софья во время первого похода Голицына в Крым (1687), — здравствуй, батюшка мой, на многие лета и паки здравствуй Божиею и Пресвятые Богородицы и твоим разумом и счастием, победив агаряны. Подай тебе Господи и впредь враги побеждати, а мне, свет мой, веры не имеется, што ты к нам возвратитца, тогда веры пойму, как увижю во объятиях своих тебя, света моего. А что, свет мой, пишешь, штобы я помолилась, будто я верна грешная перед Богом и недостойна, однако же дерзаю, надеяся на его благо-утробие, аще и грешная. Ей всегда того прошю, штобы света моего в радости видеть». Во время следующего похода (1689) она, надеясь на победу, вновь обращалась к своему любимцу: «Свет мой батюшка, надежда моя, здравствуй на многие лета! Радость моя, свет очей моих! Мне не верится, сердце моё, чтобы тебя, света моего, видеть. Велик бы мне тот день был, когда ты, душа моя, ко мне будешь. Если бы мне возможно было, я бы единым днём тебя поставила пред собою... Я брела пеша из Воздвиженского, толко подхожу к монастырю Сергия чудотворца, а от тебя отписка о боях. Я не помню, как взошла, чла идучи...»
Князь Василий Голицын, представитель древнего рода, к тому времени уже был хорошо известен. Он начал службу в 1658 году стольником при дворе Алексея Михайловича, но в первые ряды вышел в царствование его старшего сына: в 1676 году стал боярином, участвовал в Чигиринских походах 1677—1678 годов, в 1680-м был назначен главнокомандующим войсками на Украине, добился завершения войны и заключения Бахчисарайского мира. По возвращении князь был щедро награждён и поставлен во главе особой Ответной палаты — «ведать ратные дела для лучшего своих государевых ратей устроения и управления»; на этом посту он занимался сокращением расходов на армию (основной прямой налог — «стрелецкие деньги» — был уменьшен на треть) и переводом её на режим мирного времени.