Роскошная и трагическая жизнь Марии-Антуанетты. Из королевских покоев на эшафот

Они мгновенно появляются! Да, великолепные сиделки! Их лекарства – грубые шутки. Они располагаются в спальне, изгнав оттуда женскую прислугу. Они с удовольствием проводили бы там и ночи, если бы господин де Мерси не добился, приложив массу усилий, чтобы они умерили свой пыл. В одиннадцать часов вечера они покидают свой пост, но ровно в семь утра вновь заступают на него. Они великодушно предоставляют врачам неблагодарное занятие врачевания тела, а на себя берут лечение души коронованной больной. Впрочем, они не отказываются взглянуть и на плоть, так что, если Мария-Антуанетта случайно показывает им некое место, каковое обычно скрывают, они обсуждают увиденное, как просвещенные любители.

Но Людовику XVI кажется, что карантин слишком затянулся, и он требует свою супругу. Проинструктированная Мерси и Вермоном, королева соглашается принять супруга, но только так, чтобы он не заразился. Свидание происходит. Мария-Антуанетта появляется на балконе, тогда как король стоит внизу, на твердой земле и свежем воздухе. Беседа продолжается несколько минут. Спрятавшись за шторами, Куаньи, Безенваль, Эстергази и Гин фыркают от смеха и держатся за бока при виде этого коронованного трубадура, которому недостает лишь гитары, чтобы исполнить серенаду.

– Дорогое мое сердечко, – сказала Мария-Антуанетта между двумя вздохами, – если бы вы знали, как я скучала без вас эти два месяца!

– Мне вас недоставало не меньше, моя нежная подруга, – ответила госпожа де Полиньяк с небрежной мягкостью, – но эта поездка, как уверяли, необходима для моего здоровья.

– Не всегда следует верить докторам, Габриэль. В конце концов, главное, то, что вы не скучали. Впрочем, вы были в компании с любезными Водрёйем, Куаньи и его последней пассией.

– Куаньи и госпожа де Шалон обожают друг друга. На них приятно посмотреть.

– Я рада за них; по крайней мере, воды Спа пошли им на пользу, в отличие от вас, моя милая, потому что вы по-прежнему плохо выглядите.

Фаворитка взглянула на свое отражение в висящем напротив зеркале.

– Увы, я сама это прекрасно знаю, – прошептала она.

В этот теплый сентябрьский вечер они сидели рядом на канапе в малой туалетной комнате Трианона. Вокруг них подвижные зеркала множили до бесконечности их лица, головка с белокурыми завитками совсем рядом с темноволосой, украшенной пурпурной розой. Чтобы лучше насладиться прохладой, они устроились поудобнее: на Марии-Антуанетте было перкалевое дезабилье, на госпоже де Полиньяк розовая муслиновая сорочка; обе были без чулок, на ногах бумазейные тапочки.

Нежным жестом, открывшим ее темную подмышку, фаворитка прижала к своей обнаженной груди голову Марии-Антуанетты. Королева с удовольствием потерлась щекой о свежую атласную кожу.

– Вот лучшее место в королевстве, – сказала она.

– Король не может похвастаться, что когда-либо слышал от вас подобное, Антуанетта.

– Не напоминайте мне о моем муже, моя хорошая, я достаточно насмотрелась на него за последние два месяца. Подумайте только, что по три-четыре раза в неделю я следовала за ним на охоту. Это единственное развлечение, которое он способен мне предложить…

– Его величество действительно великий охотник, – иронично заметила госпожа де Полиньяк.

– Дальше больше, чем вы думаете, моя милая. Ему просто необходимо загнать и убить несколько несчастных животных. Но ему перестало хватать диких птиц и зверей. Он открыл для себя новый вид охоты в дождливые или слишком солнечные дни: он сбивает палкой кошек с версальских крыш.

– Какой палач! – воскликнула фаворитка.

– Он устроил такую бойню котов, что мыши скоро станут хозяевами дворца. Ангорский кот господина де Морепа, неосторожно вышедший погулять, так лишился жизни. Морепа был в ярости, он очень любил это животное. Мы были в двух пальцах от смены кабинета. Вот таковы мои развлечения, моя красавица. О, в ваше отсутствие я стала такой серьезной! Много времени занимает моя дочь. Вы знаете, она стала говорить «папа» и ходить в своем манеже?

– Милое дитя!

Госпожа де Полиньяк произнесла эти слова вялым голосом, глядя на что-то, что видела она одна. Мария-Антуанетта, лежавшая на ее груди и смотревшая на нее снизу вверх, заметила, что ее лицо, прежде яркое, сейчас уже не противостояло победоносно сумеркам, придававшим ему свинцовый оттенок. Под глазами у нее залегли тени, виски пожелтели, губы стали бледными.

– Решительно, Габриэль, – сказала королева, – мне кажется, вы больны. Пребывание в Спа не пошло вам на пользу. Вам следовало бы попить ослиного молока и овсяного настоя. Мне это очень помогло. Посмотрите на цвет моего лица…

– Ах, здесь не поможет ни ослиное молоко, ни другое лекарство, – угнетенно произнесла госпожа де Полиньяк.

Мария-Антуанетта поднялась и взяла свою фаворитку за руки:

– Неужели вы действительно больны? Ах, Габриэль, вы от меня что-то скрываете, я чувствую… Что с вами?

Госпожа де Полиньяк провела тонкой рукой по лбу, словно смахивая с него терзавшую ее заботу:

– Мадам, позвольте мне промолчать и не докучать вам моей бедой…

Мария-Антуанетта вздрогнула, ее огромная тревога выразилась в словах: