Россия – Грузия после империи

Елена Чхаидзе: Александр Луарсабович, в своей жизни вы играете три роли: переводчика, писателя, редактора журнала «Дружба народов»[109]. Наблюдая за вашей профессиональной деятельностью, я прихожу к выводу, что главной вашей задачей всегда являлось донести знания о других культурах и литературах бывшего советского пространства до российского читателя. Наибольший ваш вклад связан с грузинской литературой. Как переводчик грузинской прозы вы публикуетесь с 1960 года, но проблемы перевода – отдельная широкая область, а сегодня я хочу сконцентрироваться на двух других областях вашей деятельности: Александр Эбаноидзе как писатель и как редактор. Это особенно интересно, так как вам выпало работать в очень сложный исторический и политический период: крах СССР и формирование новых государств. На смену советской литературе пришла постсоветская, на смену популяризации межнациональных связей – межнациональные распри. Вы тот человек, который оказался, скажем так, в точке пересечения – сначала культур (грузинской и русской), в силу разных личных обстоятельств, а затем – в точке пересечения эпох (советской и постсоветской). Интересно узнать, как человек, сформировавшийся и ставший успешным в советский период, к тому же не на своей этнической родине, а в центре советской «империи», жил и работал тогда? Как он адаптировался к новым временам? И как он, взяв на себя руководство редакцией одного из самых популярных и значимых советских журналов, видит судьбу этого журнала уже в постсоветские времена? Начну с вашего литературного творчества. Вы прославились как русский писатель грузинского происхождения, и писали вы, находясь в России. Расскажите, как менялись ваши приоритеты в обращении к грузинской теме, начиная с первого романа советских времен, получившего широкую известность не только в СССР, «Два месяца в деревне, или Брак по-имеретински» и продолжая первым романом постсоветских времен – «Ныне отпущаеши»? Ведь, как мне кажется, они антиподы по цели и по общей тональности содержания.

Александр Эбаноидзе: В одной из своих книг я объединил под обложкой романы «Брак по-имеретински» и «Ныне отпущаеши…»; через некоторое время издал в том же составе книгу на грузинском. Для меня их объединение принципиально. Романы разделены двадцатью пятью годами, за которые в Грузии произошли кардинальные изменения. Визуально перемены отображены в оформлении грузинского издания – большой формат книги предоставил такую возможность: светлая сторона обложки воспроизводит идиллическую картинку, красивый имеретинский дом-ода, куст зреющей ежевики, тоненькая девчонка в белом ситце… На темной стороне обложки приметы Тбилиси – телевышка на Мтацминде, храм Метехи с Горгасалом, а на переднем плане тело убитого мужчины, распластанное на булыжниках развороченной мостовой. Аннотация также подчеркивает контрастность романов: «Юмор сменился сарказмом, простота патриархального уклада – абсурдом националистической вакханалии, лирическое волнение – скептическим раздумьем». Судя по откликам, «двойной портрет» сработал; вот что я прочитал в одной из рецензий: «Мы узнали Грузию грез, сладостную, как пир, и Грузию горя, горькую, как похмелье». Собственно, ради обоюдного усиления я и свел воедино романы, разделенные четвертью столетия.

Чтобы сформулировать, что двигало мной в процессе работы над «Браком по-имеретински», я сошлюсь на слова мудрого Фазиля Искандера, сказанные в телепередаче «Книжная лавка»: «Пружина, которая держит рассказанную историю, – это любовь: любовь к родной земле, к людям, живущим на ней, к обычаям и традициям».

С годами убедился в правоте слов Фазиля: любовь, соединенная с энергией молодости, помогла создать книгу, полную народного оптимизма.

Е. Ч.: Постепенное увеличение количества общественных коллизий не было ли реакцией на романтически-прекрасную историю жизни и приключений героя в грузинском селе, описанную в первом романе? Не захотелось ли показать и другую жизнь в Грузии?

А. Э.: При написании «Ныне отпущаеши» я не меньше любил Родину, но общественные катаклизмы разрушили былую гармонию, показали оборотную сторону многих явлений и качеств. В моей прозе (а между «Браком…» и «Ныне отпущаеши» были еще и «…Где отчий дом», и «Вниз и вверх») все отчетливей проступал элемент политизированности, т. е. «главная мысль» не выявлялась через самодвижение материала, а как бы навязывалась рождающемуся сочинению. Безыдейный «Брак…» походя отобразил и социальную тематику, и даже классовую борьбу на селе. Но меня подхватил общественный водоворот 1980-х, я даже ударился в публицистику – опубликовал два десятка статей. Словом, удержаться над схваткой не удалось… Или во времена счастливого «Брака…» никакой схватки не было?

Отмечу еще одну особенность моих писаний: в них мало Тбилиси; хоть я там родился и люблю этот город, эмоционально меня наполняет Имеретия, дом на горе, куда мечтаю вернуться на склоне лет.