Россия и ее империя. 1450–1801

Всю эту идеологическую работу можно посчитать теорией, оторванной от действительности. Между тем Виктор Живов заявляет, что «мифология государства» в конечном счете уничтожила государство, поспособствовав передаче культурных полномочий от правителя к поэту, по мере того как государственная политика становилась все более консервативной и в качестве выразителей просвещенческих взглядов начинали выступать новые люди. Однако на уровне политической практики новые идеи, образы, одеяния и методы использования власти создавали новую политику, предназначенную для новых времен. Монархи XVIII века заметно освежили имперское воображаемое России. Прибегая к языку европейского Просвещения и римского классицизма, они позволили стране претендовать на место среди европейских народов и сформировали политический словарь, обеспечивший невиданный уровень самоопределения и мобилизации российских общественных элит. В то же время, уподобляясь европейским правителям и сохраняя верность российскому наследию, они продолжали строить свою идеологию на всеобъемлющей легитимности религиозного характера, произведя на свет могущественное сочетание священной, харизматической власти и полномочий светского характера.

РОЛЬ ЛИЧНОСТЕЙ

Возможно, один из самых поразительных фактов, связанных с политической легитимацией и властью в России XVIII века – это выдающаяся активность отдельных личностей. Не исключено, что проблема заключается в источниках – у нас попросту нет материалов, свидетельствующих о том, как цари (например, Иван IV и Алексей Михайлович, если брать наиболее активных из всех) осуществляли персональный контроль. Но очень вероятно, что громадное влияние монархов XVIII столетия (Петр I, Екатерина II) было новшеством в системе российской суверенной власти, обусловленным знакомством с европейскими теориями абсолютизма.

Не все монархи XVIII века проявляли активность, более того, в своем большинстве они не делали этого. То была эпоха власти дворянства, вырывавшего одну за одной уступки экономического характера. Далеко не всегда самодержцы окружали себя одаренными деятелями и удерживали своих фаворитов от взяточничества и кумовства. В этом смысле под огнем критики – заслуженной, но, к несчастью, гендерно окрашенной – чаще всего оказываются два монарха. Анну Иоанновну и Елизавету еще в XVIII столетии упрекали, и притом оправданно, в легкомысленности, мелочности или отсутствии интереса к власти. Ни та, ни другая не были подготовлены к царствованию и не получили должного образования и, в отличие от Екатерины II, видимо, не имели склонности к самообразованию и постоянному чтению. Аннинское окружение славилось коррупцией, фаворит императрицы Эрнст-Иоганн Бирон безжалостно отправлял своих противников в тюрьму и ссылку. Елизавету критиковали за чрезмерное увлечение нарядами (в ее гардеробе насчитывалось несколько тысяч платьев) и строительство дворцовых ансамблей, непосильное для казны. Действительно, она проявляла неумеренность и в том, и в другом, но внешняя репрезентация правления была важна для всех абсолютистских монархий Европы. Гендерные штампы, применявшиеся к российским императрицам с XVIII века и до сих пор бытующие в научной литературе, служат для того, чтобы доказать, что женщины неспособны управлять государством, и отвлечь внимание от достижений власти в целом. Окружавшие Анну казнокрады сумели привести в порядок государственный бюджет после беспорядочных трат при Петре, Елизавета же приблизила к себе деятелей, осуществивших военную и административную реформы и добившихся значительных успехов во время Семилетней войны. В то и другое царствование наблюдался непрерывный рост экономики и влияния России в Европе.